— С чего начать, святой отец? С турнира в Нидербурге? («Проклятого позорного турнира!») Или эту часть моих злоключений, уже хорошо известную его величеству («и, несомненно, вам тоже»), можно опустить, а начать лучше с последней нашей… э-э-э размолвки («ссоры») с отцом?

— Если вам не трудно, все же начните сначала, ваше высочество, — с подкупающим участием попросил магистр. — С нидербургского турнира.

Ишь ты! «Если не трудно»! Да кого тут, собственно, интересует, насколько трудно Дипольду вспоминать о былом унижении! Ну, а впрочем… Говорить, так говорить. Но зато потом — спрашивать. Сполна. Со всех.

Внимательные немигающие глаза инквизитора словно вытягивали слова одно за другим. А Дипольд их и не удерживал. Ему, действительно, нечего было скрывать. Он не упрямился, он легко отпускал слова.

Отпускал, бросал в лицо магистру…

Он рассказывал… Заново переживая прошлое. Скрежеща зубами от улегшейся, но пробуждающейся заново и вспыхивающей с новой силой ярости. Сжимая кулаки до хруста в костяшках. Проклиная и лютуя. Не особенно стремясь скрывать свои чувства. Все равно не удалось бы скрыть такого бурления в душе. Он не Карл Осторожный. А эти проницательно-сочувствующие инквизиторские глаза… в первую очередь — проницательные. Нет, инквизиторские — в самую первую.

Он говорил…

О том, что уже рассказывал прежде.

О прерванном турнире. О своей первой встрече с оберландским маркграфом и прагсбургским магиером. О ристалищном сражении с боевым механическим големом. О позорном пленении. О долгой дороге в хмельном полузабытьи. О прибытии в Верхние Земли — на цепи, в одной повозке со стальным монстром и несчастной Гердой-Без-Изъяна. О жутких днях, проведенных в замке Чернокнижника. Об удачном бегстве. О неудачной встрече с отцом.

И о том, чего прежде не рассказывал.

Об убийстве Фридриха. О скором и самовольном сборе войск. О стремительном походе налегке. О нидербургских бомбардах, взятых силой и страхом. О магиерском вороне-лазутчике с человеческим глазом в птичьем черепе. О бесславном поражении под стенами оберландского замка. О повторном бегстве из Верхних Земель. О чужом инквизиторском плаще с капюшоном («точно таком же, как у вас, святой отец»), надежно укрывавшим лицо беглеца. О падении Нидербурга и избиении нидербуржцев. О своем очередном чудесном спасении. О встрече с фон Швицем и нападении на застрявший в грязи оберландский обоз…

Император и инквизитор слушали. Порой — переглядывались друг с другом. И взгляды те были многозначительны и печальны.

Император хранил скорбное (да, именно так: вселенская скорбь все явственнее проступала сквозь трескавшуюся броню спокойствия и величественности) молчание.

Инквизитор задавал вопросы. Часто. Разные. Но касавшиеся, как ни странно, не столько событий, участником которых пришлось стать кронпринцу, сколько внутренних переживаний и ощущений Дипольда.

Дипольд отвечал. Честно и зло.

Пока исчерпывающе не ответил на все вопросы магистра. Пока не рассказал обо всем.

В приемной зале снова воцарилась тягостная тишина. Дипольд, не выдержав, обратился поочередно к императору и инквизитору:

— Отец? Святой отец? Теперь ваша очередь говорить. Почему у вас такие постные лица, а глаза тоскливее, чем у смертников на эшафоте?

Как и ожидал Дипольд, Карл устранился от беседы.

Заговорил магистр. И начал издалека:

— Вам, вероятно, известно, ваше высочество, что Святая Инквизиция не просто ведет охоту за отступниками от веры и нечестивыми колдунами, но всячески искореняет запретные знания.

— Да, мне это известно, — нетерпеливо кивнул Дипольд. — И что с того?

Инквизитор, однако, не спешил вносить ясность:

— Вам также должно быть известно, что любые магиерские гримуары и прочие труды, имеющие отношение к черным искусствам, подлежат немедленному изъятию.

— Да известно-известно! Не пойму только, к чему вы клоните, святой отец?

— Терпение, ваше высочество, я прошу лишь толику терпения! — Геберхольд вскинул руки в просительно-предупреждающем жесте. Продолжил: — А знаете ли вы, что запретные трактаты вовсе не сжигаются Святой Инквизицией, как принято думать, и не уничтожаются каким-либо иным способом?

— Вот как?! — искренне изумился Дипольд. — А я всегда полагал…

— Это распространенное заблуждение, — мягко остановил его Геберхольд. — И не в наших интересах его рассеивать. На самом деле нам приходится переправлять все изъятые гримуары в закрытые инквизиторские библиотеки и скрипториумы, и там — штудировать их от корки до корки, от первой буквы до последней. И, по возможности, разбираться в прочитанном. А кое-что даже конспектировать.

— Святые отцы читают магиерские книги?! — покачал головой пораженный Дипольд. — И переписывают их?!

Магистр кивнул:

— Нам это необходимо, во-первых, для предъявления арестованным еретикам и колдунам адекватных обвинений на судебных процессах. И во-вторых, для сбора сведений о потенциальных возможностях и умениях других, не выведенных еще на чистую воду врагов истинной Веры, кои используют в своей богопротивной и человеконенавистнической практике такие же книги.

— Вообще-то никогда прежде я ни над чем подобным не задумывался, — признался Дипольд. — Не было повода, знаете ли. Но все равно не понимаю, какое отношение все сказанное вами имеет ко мне?

— Поймете, ваше высочество. Скоро поймете. Но сначала я хочу объяснить, что имперская Инквизиция поневоле становится хранительницей запретных знаний.

— Что ж, считайте, это я уже усвоил, святой отец, — ответил Дипольд.

— Разумеется, все собранные сведения мы храним исключительно в обобщенном, теоретическом виде, — сухо добавил магистр. — Ни в коей мере не прибегая к ним на практике. Да и не имея для того соответствующей м-м-м… скажем так, магиерской квалификации.

«Потому и не прибегая, — мысленно ухмыльнулся Дипольд. — Наверняка только поэтому». Мысль была слишком дерзкой, кощунственной и опасной даже для кронпринца, а потому вслух он произнес лишь кратко-выжидательное:

— И?

— Вы, конечно, слышали о печальных событиях, произошедших в Прагсбурге, ваше высочество? — не столько спросил, сколько констатировал очевидный факт инквизитор.

— Вы имеете в виду буйство глиняного голема, сотворенного Лебиусом? — все же уточнил Дипольд.

— Именно. Глиняного монстра взяли на себя имперские войска, подтянутые к городу. Были немалые потери, но его, в конце-концов, разбили в пыль и прах из бомбард, хандканнонов и арбалетов. Святую же Инквизицию больше интересовала не сама взбесившаяся тварь, а ее создатель. Лебиус Марагалиус.