Взгляды Сталина на «женский вопрос» расходились и со взглядами партии. В том же 1921 году Надежду исключили из РКП(б) «как балласт, не интересующийся партийной работой». Это было время, когда семью считали «отжившим институтом», и никому не было дела до того, что у нее грудной ребенок. Сталин не заступился за нее. (Помните: «Если бы моя жена, член партии, поступила неправильно и ее наказали бы, я не счел бы себя вправе вмешиваться в это дело».) За нее вступился Ленин, однако восстановили ее в партии лишь в 1924 году.

В те времена считалось хорошим тоном для женщины работать и участвовать в партийной жизни, бросая детей на руки нянек, а то и сдавая в детдом. В Москве был даже такой образцовый детский дом, где росли дети многих крупных работников — кстати, в его создании принимала участие и Надежда. Но «азиат» Сталин, не признавал подобного «педагогического прогресса» — нет никаких сведений о том, что Василий побывал в этом детдоме, а вскоре Сталин извлек оттуда и сына своего погибшего друга Федора Сергеева, известного под партийным псевдонимом «Артем». Пока мать маленького Артема где-то поднимала здравоохранение, мальчик почти все время проводил в доме Сталина, так что скоро стал считаться его приемным сыном. Кроме того, в 1921 году в доме появился и старший сын Сталина, четырнадцатилетний Яков. А в 1926 году родилась еще и дочь Светлана.

Семья, в которой сошлись два таких характера, была непростой. Анна Сергеевна, та, что поведала миру историю с «изнасилованием», не любила мужа своей сестры, говоря, что он был резким, грубым и невнимательным и это не нравилось Надежде. Не нравилось до такой степени, что, когда Светлане было полгода, ее мать после очередной ссоры забрала детей, няню и уехала к отцу в Ленинград с намерением больше не возвращаться к мужу — что-то он ей такое сказал. Сталин, при своем внешнем спокойствии, был человеком очень темпераментным, из тех, у которых «внутри все кипит», и иногда это кипение прорывалось наружу. Более мягкая женщина пропустила бы эту мгновенную вспышку мимо ушей, а Надежда обиделась до такой степени, что решила разойтись. Впрочем, ее самостоятельная жизнь длилась недолго. Вскоре муж позвонил из Москвы, сказав, что едет мириться. «Зачем тебе ехать, это будет слишком дорого стоить государству!» — ответила Надежда и вернулась сама. Но когда она через некоторое время повторила маневр с «уходом», ничего не получилось. Сталин не пошел первым на примирение, и ей пришлось вернуться по собственной инициативе. Муж не сказал ей ни слова упрека, вел себя так, словно ничего не произошло.

Легко ли было Надежде с Иосифом? Наверное, нет. Он был на двадцать лет старше, в двадцать раз опытнее, обо всем имел свое мнение и если с чем-то был несогласен, то любой протест разбивался о его стальную волю. История с «ты» и «вы» — мелочь, но чрезвычайно показательная. Однако те, кто берется рассуждать на эту тему — бедные великие, даже самое сокровенное им не уберечь от чужих взглядов! — так вот, те, кто берется рассуждать на эту тему, упускают из виду другую сторону проблемы: а легко ли было Иосифу с Надеждой?

Межнациональные браки вообще дело сложное. Екатерина — да, она подходила мужу на сто процентов. Она была восточной женщиной, грузинкой, оба выросли внутри одной и той же культуры, имели одинаковые понятия о роли мужчины и женщины в семье. Иосиф понимал умом необходимость «освобождения» женщины — но нутро-то его, менталитет восточного мужчины с этим примириться никак не мог. Если бы его жена сидела дома, занималась обедами и детьми, признавала его абсолютным владыкой над собой и смотрела на мир его глазами — наверное, он ругал бы ее за недостаточную общественную активность, но был бы с ней счастлив.

А Надежда была образованной горожанкой, стремилась к эмансипации и оттого взваливала на себя непосильную ношу, которую не всегда выдерживала: работа, общественная нагрузка, дом, дети. Дети, впрочем, росли с няньками, учителями, мать и видели-то не каждый день. Но мало того, у нее был очень непростой характер, так что не надо делать из Надежды мученицу — супруги, как минимум, стоили друг друга.

«Женившись… на Надежде Аллилуевой, — пишет внучка Сталина Галина, — дед столкнулся с характером крепким и своенравным. Новая жена имела свои пристрастия (казавшиеся ему женской ерундой) и упорно отстаивала их в открытом бою, пренебрегая тем, на чем держится семейное благополучие и ради чего многие женщины идут на сложнейшие обходные маневры, а именно, умением манипулировать "владыкой" без ущерба для его самолюбия…»

Светлана, которой в год смерти матери было всего шесть лет, конечно, мало ее помнила, но о том, какая она была, ей рассказывали родные, рассказывали няня и домработница. «Ее называли "строгой", "серьезной" не по годам, она выглядела старше своих лет только потому, что была необычайно сдержанна, деловита и не любила позволять себе "распускаться". Она не любила признаваться, что ей плохо. Не любила обсуждать свои личные дела…»

«Мама была скрытной и самолюбивой. Это сдерживание себя, эта страшная внутренняя самодисциплина и напряжение, это недовольство и раздражение, загоняемое внутрь, сжимавшееся внутри все сильнее и сильнее как пружина, должны были, в конце концов, неминуемо кончиться взрывом, пружина должна была распрямиться со страшной силой».

Что любопытно, дети родственников Надежды, появлявшиеся в доме, нисколько не боялись Сталина. Так, Кира Политковская-Аллилуева вспоминала: «Когда меня спрашивают, боялась ли я Сталина, то я всегда отвечаю — нет! Его я не боялась. Я боялась Надежды Сергеевны. Она замораживала, казалась строгой, скрытной. Лицо неприветливое, настороженное»[77].

Так легко ли было Иосифу с Надеждой? Но, кто бы что ни говорил, они очень любили друг друга, несмотря на все ссоры. Главным в жизни для Надежды был муж. Как-то раз, когда Светлана была еще грудной, Сталин, находившийся в Сочи, заболел, и Надежда тут же сорвалась с места, оставив девочку в Москве на руках няни — несмотря на то, что кормила ребенка! — и отправилась к нему.

В первой половине 1920-х годов, несмотря на то, что Сталин был уже фактически главой государства, Надежда сама вела хозяйство. Потом появились домработница, няня, а позднее — учительница для детей, экономка. В то время статус домохозяйки был равен нулю, женщина в новом мире стремилась быть «полезным членом общества», это теперь она не знает, как бы снова вернуться домой…

«Я очень жалею, что связала себя опять новыми семейными узами, — писала Надежда Марии Сванидзе в 1926 году (речь, вероятно, идет о решении родить второго ребенка — Е. П.). — В наше время это не очень легко, т. к. вообще страшно много новых предрассудков, и если ты не работаешь, то уже, конечно, "баба", хотя, может быть, не делаешь этого потому, что считаешь работу без квалификации просто не оправдывающей себя интересом к ней. А теперь, особенно когда я займусь семьей, думать о квалификации не приходится…»[78]

Когда дочка немножко подросла, Надежда все-таки пошла работать, затем стала учиться в Промышленной академии, выбрав специальность химика по искусственному волокну. Соученики даже не подозревали, что она — жена Сталина, настолько Надежда никогда это не афишировала. Она старалась ничем не выделяться среди прочих студентов — скромно одевалась, ездила в академию на трамвае (в одном из писем сохранился ее «отчет» мужу: «Настроение у публики (в трамваях и в др. общественных местах) сносное — жужжат, но не зло»). Успевала еще немножко заниматься музыкой и французским.