О чем говорили Надежда и Полина Жемчужина, гуляя ночью по Кремлю? Те, кто упорно хочет пристегнуть к ее самоубийству политический мотив, утверждают, что они то ли беседовали по крестьянскому вопросу, то ли перебирали горестную судьбу друзей из оппозиции. Тот, кто это говорит, не понимает в женщинах ровным счетом ничего! Жена поссорилась с мужем, подруга ее утешает — и они беседуют о политике? Ага, сейчас! Можно быть уверенными, что разговор в точности соответствовал беседам, которые ведутся в таким случаях во всех слоях общества и по всему миру: «А ты?» — «А он?» — «Ну а ты что?» — и так далее, до бесконечности. Единственный человек, который мог знать тему этой беседы, был Молотов, и он совершенно точно сказал, о чем они говорили: «Они гуляли по Кремлю, это было поздно ночью, и она жаловалась моей жене, что вот то ей не нравилось, это не нравилось. Про эту парикмахершу… Почему он вечером так заигрывал… А было просто так, немножко выпил, шутка. Ничего особенного, но на нее подействовало. Она очень ревновала его. Цыганская кровь…» Вот это правдоподобно!

Что было потом? Побеседовав с Полиной, Надежда ушла домой, Сталин вернулся позже и лег спать как ни в чем не бывало. Обнаружила случившееся Каролина Васильевна Тиль, экономка, которая будила Надежду по утрам. Страшно перепуганная, прибежала в детскую, звать няню. Надежда лежала возле кровати, вся в крови, в руке — крохотный дамский пистолетик «вальтер», подаренный ей братом Павлом. Почему-то бросилась в глаза роза, которая выпала из прически и лежала у порога. Женщины положили хозяйку на кровать и кинулись звонить друзьям — Полине Жемчужиной, Авелю Енукидзе, крестному Надежды. Сталина будить они не посмели — пусть любой другой будет тем, кто сообщит ему эту весть! Потом пришли Молотов, Ворошилов. Наконец, проснулся и Сталин. «Иосиф, Нади больше нет с нами», — сказали ему. Еще запомнилось Молотову, что Сталин поднял пистолет: «И пистолетик-то игрушечный, раз в год стрелял».

Рассказывают, что Надежда оставила письмо. Никто его не только не читал, но и не видел, однако, тем не менее, рассказывают. Естественно, тут полная свобода домыслам. Светлана, например, уверена, что «это было не просто личное письмо, это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией тех лет. Он был потрясен этим и разгневан и когда пришел прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к фобу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушел прочь. И на похороны не пошел».

Откуда она это взяла? Светлана была слишком мала, так что ни на прощание, ни на похороны ее не взяли. Не был там и родившийся в 1935 году Владимир, сын Федора который — вероятно, по рассказам матери, пишет: «Когда эта печальная церемония подходила к концу, в зал вошел Сталин. Постояв несколько минут около покойной, он вдруг сделал движение руками, как бы отталкивающее от себя гроб, и проговорил:

— Она ушла, как враг!

Затем повернулся и пошел к выходу. Взгляд его наткнулся на Павла.

— Ты подарил ей пистолет?

— Да, — упавшим голосом пробормотал Павел.

— Нашел чего подарить!»

Еще Владимир пишет, что, выходя из зала, Сталин сказал Енукидзе: «Ты ее крестил, ты ее и хорони», — и на похороны не пошел. По-видимому, такое прощание и отсутствие на похоронах — это семейная легенда Аллилуевых, которые, при всем хорошем отношении к зятю, не могли не возложить на него часть вины за гибель Надежды.

А вот кто был там, так это Молотов, и момент прощания запомнился ему на всю долгую жизнь. «Помню хорошо. Сталин подошел к гробу в момент прощания перед похоронами — слезы на глазах. И сказал очень так грустно: "Не уберег". Я это слышал и это запомнил: "Не уберег"».

Каганович тоже очень возмущался этими рассказами. «Вранье! — говорил он Чуеву. — Все члены Политбюро были на похоронах. Сталин был. Он был страшно подавлен… Он вместе с нами на кладбище ездил, стоял тут же у могилы. Мне было очень тяжело выступать, потому что Сталин присутствует… но я выступал. Сталин предложил — пусть Каганович скажет».

После смерти жены Сталин был в таком состоянии, что его боялись оставлять одного. Детская память его приемного сына Артема Сергеева сохранила тот день, когда его названый отец рыдал, а перепуганный Василий обнимал его и кричал: «Папа, не надо!» «За что?» — спрашивал он семейных. Это был главный вопрос: за что? Разве он не любил и не уважал ее? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр, в кино? «Я был плохим мужем, мне некогда было водить ее в кино», — говорил он Молотову.

Мария Сванидзе, жена Алеши, которая знала и (это видно по тону ее записок) очень любила Сталина, сохранила подлинное отношение зятя к постигшей его катастрофе. Как-то, когда семья собралась вместе — это было в мае 1935 года, когда уже прошло достаточно много времени, — они «заговорили о Яше. Тут Иосиф опять вспомнил его отвратительное отношение к нашей Надюше, его женитьбы, все его ошибки, его покушение на жизнь, и тут И. сказал: "Как это Надя, так осуждавшая Яшу за этот его поступок, могла сама застрелиться. Очень она плохо сделала, она искалечила меня". Сашико вставила реплику — как она могла оставить детей? "Что дети, они забыли ее через несколько дней, а она меня искалечила на всю жизнь!"… Женя сказала: "У Нади были приступы тоски, Надя была больна…" — "Я этого не знал, я не знал и того, что она постоянно принимала кофеин, чтобы подбадривать себя"».

Светлана, опять же воспроизводя семейные предания, пишет, что отец ни разу не был на могиле Надежды на Новодевичьем кладбище. Однако и этого она знать не могла, как не мог этого знать никто из семьи. Тот единственный человек, который мог знать, утверждает, что Сталин часто по ночам ездил к могиле, сидел в беседке и подолгу курил. Этот единственный «абсолютный свидетель — Алексей Рыбин, личный охранник вождя…

P. S. Уже в 1932 году Сталина «женили» еще раз, приписав ему в жены сестру, а потом и дочь Кагановича. Тут лучше всего дать слово самому Лазарю Моисеевичу и его дочери Мае, с которыми говорил Феликс Чуев.

«— А про вас говорили, — обращаюсь я к Мае Лазаревне, — что вы были женой Сталина.

— Мне было пятнадцать лет, и я ужасно боялась, как бы сам Сталин про эти слухи не узнал, как бы до него не дошло, — говорит Мая Лазаревна.

— Американцы писали, будто моя сестра была женой Сталина… А у меня единственная сестра старше меня, она в двадцать четвертом году умерла. Как говорят, бреши, бреши, что-нибудь да останется….

— Но и в последнее время, когда гласностью, казалось бы, объелись, появилась другая версия, будто Сталин женился на Мае Лазаревне не после смерти Аллилуевой, а в последние годы жизни, и в 1953 году она шла за его гробом, держа за руку девочку, так похожую на диктатора…

— Во-первых, я не шла за его гробом, — говорит Мая Лазаревна, — а во-вторых, посмотрите на мою Юлю — похожа она на Сталина?»

«Двенадцатилетний Яша походил на отца, каким его представляют ранние снимки, не восходящие, впрочем, раньше 23 лет, только у сына в лице было, пожалуй, больше мягкости, унаследованной от матери, первой жены Сталина. Мальчик Яша подвергался частым и суровым наказаниям со стороны отца. Как большинство мальчиков тех бурных лет, Яша курил. Отец, сам не выпускавший трубки изо рта, преследовал этот грех с неистовством захолустного семейного деспота, может быть, воспроизводя педагогические приемы Виссариона Джугашвили…»