В ту пору Москва начинала сходить с ума по полированной мебели из ДСП: легкой, изящной, не то что бабушкины тяжеловесные комоды. Вдобавок купишь румынский гарнитур под названием «жилая комната», и все проблемы обстановки до конца жизни решены: в одном наборе тебе и сервант, и платяной шкаф, и секретер с баром, и стол, и стулья! Но, как все хорошее, гарнитур следовало выстрадать, поискать. И однажды в выходной Галя отправилась в дом мебели на Ленинский проспект – авось выбросят.

Но ничего, конечно, в государственном мебельном подходящего не было – наивная она какая-то, просветили ее толкущиеся граждане, даром что учительница. Все вожделенные румынские гарнитуры расходились по блату или по записи – но кто ту запись ведет и где в ней отмечаются, вызнать не удавалось. И тут вдруг на ступеньках мебельного – что за встреча! Она бы и не узнала: очки темные на пол-лица, шляпа, поднятый воротник супермодного плаща. Но он сам подошел: «Галка! Ты что тут делаешь?» Она так и ахнула: Юрка Самый Первый! Собственной персоной, замаскировался, чтобы граждане не насели со своими автографами, на сувениры не порвали.

– Да вот, – пробормотала, – жилую комнату хочу купить, румынскую.

– Понятно, – усмехнулся он, – а ее в продаже, как водится, нет. Ну, ладно, было три, будет четыре. – И он достал из кармана блокнотик, сделал пометку, пояснил: – Я как раз достаю для товарищей. – И попенял: – Не ушла бы из отряда, не было бы у тебя проблем.

Вот кого Галя рада была видеть, так это Юру. Исходила от него какая-то постоянная светлая энергия. Тем более он сказал – похоже, от чистого сердца: «А мы все скучаем по тебе. Вспоминаем часто. И девчонки тоже. И даже Валентина. Поэтому ты приезжай в городок. В любое время. Телефоны всех наших знаешь. Позвони, любой тебе пропуск выпишет. А где ты сейчас? Как твой сынок?»

Она рассказала в двух словах: пошла в школу преподавать, новую квартиру с Владиком в Подлипках получили – но, видать, не слишком радостным было у нее выражение лица, не особо веселым тон. И тогда космонавт номер один распорядился: «Стой здесь, жди меня, потом все толком расскажешь». И он потрепал ее по плечу и вошел в директорский кабинет. Она расслышала из-за двери крайне нелюбезный окрик: «Вы куда это направляетесь, товарищ?!» – а потом (видимо, герой снял очки и шляпу) – восторженно-лепечущее: «Здравствуйте, Юрий Алексеевич!»

А Галя стояла за дверью и корила себя: он ведь занятой человек, можно сказать, общественное достояние, а в свой законный выходной занят тем, что достает для нее какой-то там румынский гарнитур. Думала даже сбежать, но, сказавши «а», следовало говорить и «бэ», а потом Юра не одной ей любезность оказывает – он вообще, насколько она знала, не только никому из друзей ни в чем никогда не отказывает, но и частенько сам предлагает помощь.

Тем паче один раз он выглянул из кабинета, подмигнул, строго спросил: «Иноземцева! Какой у тебя адрес?» Она поспешно назвала тот, что в Подлипках, он кивнул: я запомнил.

Через десять минут вышел, сопровождаемый растекающимся директором: «Да если вам что-то надо, в любое время, Юрий Алексеевич, счастливы помочь отряду славных советских космонавтов, нам как раз на будущей неделе югославские тахты завезут, очень стильные».

В помещении магазина Юрий заново надвинул шляпу, нацепил очки, поднял воротник. «Пойдем, Иноземцева, поговорим», – взял ее под руку, вывел из мебельного, сопроводил к маленькой красной иноземной спортивной машине, помог, как джентльмен, усесться. В те времена немного было в Москве мест, где можно было накоротке встретиться за чашкой кофе, поговорить. Понятно, что космонавту-один все двери открыты, но не ехать же ради этого в Домжур или ресторан «Прага»! Поэтому беседовали в машине.

– Давай, рассказывай, – потребовал Юра, – как ты живешь?

Она взялась делать хорошую мину при плохой игре, повествовать, как счастлива в школе (может, и впрямь счастлива, да только трудно это – по пять уроков вести ежедневно, от десятилеток до выпускников). Вдобавок стирка-уборка-магазины с отвычки высасывали все оставшиеся соки. А ведь надо еще Юрочке на ночь книжку почитать, сказку рассказать, ответить на сто пятьдесят малышовых «почему». И, главное, временами накатывало полное ощущение тупика, ловушки, западни. Как это бывало в последние месяцы жизни в Доме правительства с Провотворовым. Да, у них с Владиком на двоих новая квартира. Она ее даже обставляет. Ну, и что дальше? Жить в ней с нелюбимым мужем? В двух смежных комнатах? Ведь еще одну, новую хрущевку никому из них не дадут. Значит, кому-то из двоих придется снимать жилье вечно. Потому что разменяться – даже две комнаты в коммуналках не получится. Да и потом – мама. Она все старше становится. Ей все труднее, по-хорошему ее надо бы в столицу из поселка перетащить, а где ей жить?

Все это было не рассказать, не передать, Галя начала делиться с Юрой, сбиваясь и перескакивая, и про мужа, и про быт, но не выдержала и – расплакалась.

А Юра по-товарищески обнял ее за плечо, даже дал свой чистейший носовой платок и сказал:

– Зря ты из отряда ушла. Возвращайся. В городке у тебя все будет по-другому. И квартиру дадут. И с продуктами-промтоварами никаких проблем. Снабжение на высочайшем уровне.

– Нет, я не могу. Не хочу ни в армии больше служить, ни Провотворова видеть.

– Хорошо! Не обязательно тебе служить. Пойдешь в полк вольнонаемной или гражданским специалистом. Или, на худой конец, в школу нашу преподавать. Нам в городке тоже учителя нужны.

Она подумала – предложение было куда как соблазнительным, но отрицательно помотала головой. Нет – возвращаться в городок означало признать собственное поражение. Расписаться в том, что она не справилась и не выдержала очередной вызов, который бросила ей судьба. Как она может вернуться?! Она, которая центрифугу, и барокамеру, и сурдокамеру прошла, теперь от мышиной повседневной возни сдастся?! Нет, не бывать этому! И она твердо произнесла вслух: «Нет».

И тогда Юра сказал:

– С мужем ты все равно ведь не живешь, так? – Она кивнула. – И жить больше не собираешься? – Еще один кивок. – Разбитой чашки, значит, точно не склеишь?

Она прошептала:

– Точно.

– Значит, – рубанул рукой космонавт, – разводитесь. А как оформишь документы, станешь вновь свободной девицей, позвони немедленно мне. Я сам пойду к Егорычеву и попрошу дать тебе квартиру.

– Кто такой Егорычев?

– Эх ты, тютя! Таких людей не знаешь. Первый секретарь Московского горкома партии.

– Ой, нет, это неудобно.

– Неудобно спать на потолке. И еще неудобно – и для тебя, и для меня, и для Егорычева, и для всей страны, – когда космонавтка, дублерша Валентины, ютится с сыном и с разведенным мужем в смежных комнатах в Подлипках. Так что давай, не тяни. Разводись. Я все равно в горком собираюсь по разным делам, что с полком нашим связаны, – заодно и за тебя замолвлю словечко. Не бойся, меня ты не обременишь. Дай только знать, когда официально разведешься. Телефон мой прямой знаешь.