После третьего выстрела и отсутствия попаданий лейтенант Мешков выразил вслух то, что должен был сказать любой артиллерист:

– Как прикажете производить пристрелку? Ведь я только и видел, что щит целехонек.

Ответил, как ни странно, Риммер:

– Есть средство, Михаил Григорьевич. Если Тифор Ахмедович сможет устроить, надо бы палить большой гранатой, не запуская малую. Взрываться она не будет, просто упадет в море. А болванка весом в пятьдесят пять фунтов даст приличный фонтан воды. Думаю, он будет даже повыше самого щита. Вот и средство для пристрелки.

Малах досадливо скривил рот (на очень короткое время). Он и сам было додумался до этой идеи, но моряк его опередил. Командор высказался в другом ключе:

– Жаль только будет больших гранат: их не так много у нас.

– Так ведь, Малах Надирович, все равно истратим, со взрывом или без. Тифор Ахмедович, так как: пробовать будем?

Через почти четыре часа напряженной работы наладка совершилась. Порядка ради последнюю гранату истратили уже со взрывом. Многих (Семакова в том числе) очень интересовало, может ли наблюдавшийся огненный шар вызвать пожар, но как раз это выяснить не удалось: щит разметало в такую мелочь, что загораться было нечему.

И еще весь экипаж «Морского дракона» услышал редкие орудийные выстрелы, чуть слышно доносившиеся о стороны Севастополя. Но они прекратились задолго до окончания работ по наладке. Уже потом выяснилось, что это береговые батареи не особо удачно пытались обстрелять три парохода союзников, производивших разведку. Канонада стихла, когда солнце уже ощутимо клонилось к западу.

– Кроев, доложить о количестве боеприпасов!

Через несколько минут добросовестный боцманмат доложил:

– Ваше благородие, больших только две, а малых так все двести восемьдесят шесть.

Пауза была вызвана не стремлением командира к театральным эффектам. Он и в самом деле думал.

– Собрать щиты!

Команда была привычной, но все же к моменту ее выполнения солнце уже готовилось нырнуть в Черное море.

Семаков оскалился в уже хорошо знакомой экипажу улыбке:

– Корабль к бою и походу изготовить! Будем догонять тех троих!

Боевой приказ коммодору Филипсу-Райдеру был яснее ясного: довести отряд из трех пароходофрегатов до Севастополя, произвести разведку, в бой не ввязываться, вернуться в Константинополь и доложить. Выполнение задания не показалось сложным. Береговые батареи, правда, пытались обстрелять корабли союзников, но огромная дистанция позволяла попасть разве что по дикой случайности. Зато пушечные дымы не увидел бы разве что слепой.

Командующего отрядом не смутили даже чуть слышные отзвуки артиллерийской канонады на юго-юго-востоке. Хотя нет, какая там канонада – всего-то четыре выстрела. Он решил, что у русских произошло боестолкновение с турками. Наверняка не с английскими или французскими кораблями, ибо об их местоположении Филипс-Райдер имел самые точные сведения. Ну, а турки, по глупости сцепившиеся с русскими, не заслуживали сочувствия и не могли рассчитывать на помощь: боевая задача эскадры этого не предусматривала. Опасность встречи с противником он полагал малой: линейные корабли просто не могли догнать быстроходные пароходофрегаты по причине юго-западного ветра. Правда, русский разведчик вполне способен настичь пароходофрегаты, но бой, по мнению командора, был маловероятен. Все же трое против одного – неприятный расклад для кораблика с одним-единственным орудием. Но на случай потребности в маневрировании Филипс-Райдер поставил менее опытного (по его мнению) француза – это был капитан Леру на «Артемиз» – в конец кильватерной колонны, рассудив, что так у английских кораблей меньше шансов на досадные помехи от действий заведомо неуклюжего союзника.

Коммодор Фрэнсис Скотт, командовавший пароходофрегатом «Один», был настроен куда менее благодушно. У него на уме было другое объяснение пушечным выстрелам: русский разведчик вполне мог проводить артиллерийские учения. Вот почему, отправляясь в свою каюту на ночной отдых, он приказал вахтенному офицеру немедленно будить себя даже в случае каких-то непонятных неожиданностей, пусть на первый взгляд и не кажущимся опасными.

В наибольшей степени был встревожен капитан Леру. Приказ быть последним в ордере он воспринял как желание подставить «Артемиз» под возможный удар – именно потому, что сведения о высокой скорости русского корабля позволяли легко предположить, что догнать эскадру тот в состоянии. По этой очевидной причине Леру удвоил вахту сигнальщиков. Тем более, лунной ночью некоторые шансы заметить противника были, даже если бы он шел бы без ходовых огней.

Все трое капитанов не учли неизбежной на море случайности. Мичман Шёберг банально проскочил мимо эскадры противника, не приняв во внимание небольшого ветрового сноса при прокладке курса. В результате ранним утром Семаков получил доклад, что пароходофрегаты не обнаружены. Между тем по счислению «Морской дракон» должен был давно обогнать противника.

После коротких раздумий командир решил, что уж если эскадра вышла из Босфора, то туда же, вероятнее всего, и вернется. Поэтому он приказал развернуться на шестнадцать румбов и идти зигзагом, тщательно следя за сигналами от чужих кораблей по водным потокам. Через два часа камешек на серебряной пластинке засветился тусклым красным огоньком. Проверка направления указала на норд-ост. А еще через три четверти часа мачты трех чужих кораблей показались над горизонтом.

Про себя Семаков подосадовал: все три шли на паровой тяге, без единого паруса, а ведь при их наличии взрыв от носового гранатомета мог бы сломать мачты. Но чего нет, того нет.

– Гранатометы-ы-ы… к бою-у-у-у… товсь!!!

Подносчики гранат нырнули в люки. Почти одновременно командир гаркнул:

– Даю полный ход! – и двинул рычажки, включающие режим форсажа. Разведчик ускорился прямо на глазах, выходя в атаку.

Когда дистанция между «Морским драконом» и головным пароходофрегатом (это был «Донтлесс») составила четыре мили, впередсмотрящий на английском корабле заметил необычный корабль. Флажными сигналами об этом сообщили на «Один» и «Артемиз». Одновременно капитан Филипс-Райдер отдал приказ о перестроении отряда в строй фронта. «Донтлесс» принял вправо, освобождая пространство для маневра «Одину». Французу предназначили место на левом фланге. Но вот времени на перестроение у союзников уже не было. Через две минуты кусачий русский корабль находился уже на расстоянии двух миль до пароходофрегата «Донтлесс», который только-только начал снижать скорость и уваливать вправо.

Подачу гранат из трюма предполагали лишь для кормового, а две пары гранат для носового уже покоились в лотках. Глаза офицеров и комендоров приникли к щелям в броне. Сигнальщики заняли места на палубе по боевому расписанию. Семаков, разглядев в подзорную трубу людей на фор-марсе и фор-салинге, подумал, что среди них может оказаться негатор, и решил не рисковать. Последовала команда: