В жизни Нина Владимировна была скромна, но держалась всегда с достоинством и обладала независимым характером. Читая дневниковые записи моего отца, которые относятся к репетициям балета «Спартак», я находила некоторые моменты, связанные с Ниной Владимировной, например: «Тимофеева сегодня опять не пришла на репетицию, показывает свой характер…» Становится понятно, что иногда отношения партнеров были непростыми. Иногда они и на сцене оставались соперниками, ведь у балерины Тимофеевой был мужской характер, но это была загадка балерины и женщины, на которую обращали внимание талантливые мужчины. После развода с дирижером Геннадием Рождественским в ее жизни возник талантливый оператор Георгий Рерберг, у них родилась дочь Надя, которая тоже станет балериной.

Последним мужем Нины Владимировны был композитор Кирилл Владимирович Молчанов. Именно он написал для Тимофеевой музыку балета «Макбет», где особенно мощно прозвучал талант Тимофеевой как трагической актрисы. Своей пластикой Нина Тимофеева показывала все, что можно прочитать в пьесе: она будто бы произносила шекспировский текст. Именно в этой роли она встретила тот трагический вечер, когда в ложе Большого театра во время спектакля скончался Кирилл Владимирович Молчанов. Балерина дотанцевала спектакль до конца. Как еще может вести себя большая актриса?

Нина Тимофеева окончила танцевать в пятьдесят три года. Это немало для балерины, и мало кто может этим похвастаться. Ведь важно, не сколько танцует балерина, а как, в каком качестве она приходит к этому возрасту. Тимофеева была в прекрасной форме, и репертуар ее был соответствующим.

Потом серьезно заболела ее мама, Фрида Федоровна, и семья принимает решение эмигрировать в Израиль. Насколько я помню, решение это всех потрясло: настолько это было неожиданно, когда сложившаяся, зрелая личность вдруг так меняет свою жизнь. Она продала ту самую квартиру в замечательном доме, стены квартиры были обтянуты красным атласом, точно таким же, каким обтянуты директорские ложи в Большом театре. Квартиру с изысканной мебелью красного дерева, с атмосферой старого московского дома, где много книг, где была балетная палка (станок), у которой я тоже иногда занималась. Когда отец договаривался с Ниной Владимировной, я спускалась прямо в балетной одежде этажом ниже и вставала к этому станку. Квартира была продана, и началась совершенно другая жизнь. Не могу судить, была ли новая жизнь гармоничной для Нины Тимофеевой, но она сделала то, к чему вела ее душа на жизненном пути. Дочь Надя, окончившая хореографическое училище, танцевала в Кремлевском балете, а потом тоже уехала вместе с мамой и бабушкой в Израиль.

В Иерусалиме Тимофеева преподает танец в Академии музыки и танца, потом вместе с дочерью они пытаются создать свою школу. Вдвоем они занимались всем: учили, ставили, шили костюмы. Однажды, когда я была на гастролях в Израиле, я встретила Нину Владимировну. Она пришла с кем-то повидаться из знакомых. На Святой земле Нина Владимировна, видимо, открыла для себя много того, о чем не могла и не смела помыслить на Родине. Главное, что и в последние годы жизни ее не покидала одержимость делом, творчеством, и в ней было то же присутствие духа, тот же стержень, который отличал ее всю жизнь.

На Святой земле, в Иерусалиме, она прожила последние двадцать три года. Это тоже длинный период жизни. Именно там и зашла звезда Нины Тимофеевой. Но, безусловно, остался след ее звезды: много отснятого материала, спектаклей, телефильмов, фотографий, воспоминаний. Есть ее книга и, конечно, дело всей ее жизни – балет. И сегодня в труппе «Иерусалимский балет» ее дело, ее мысли, ее путь продолжает ее дочь – Надежда Тимофеева.

Я надеюсь, что имя Нины Тимофеевой не будет забыто в русском балете, потому что ее вклад поистине очень велик.

Михаил Леонидович Лавровский – наш современник, блистательный танцовщик незабываемой плеяды «звезд» шестидесятых годов.

Он перешагнул семидесятипятилетний порог, но поверить в это трудно: встречая его в Большом театре, неизменно видишь облик молодого, искрящегося творческими планами и проектами человека. Он продолжает посещать балетный класс не только как педагог, но и как танцовщик, который делает это каждый день. И я вижу в этом не физическую потребность, а духовную целостность, строгость отношения к себе и любовь к своей профессии. На него хочется равняться, ему хочется подражать, и его невозможно не любить. Пройдя такую большую, яркую, интересную жизнь в балете, в Большом театре, Михаил Леонидович снискал любовь и уважение каждого человека. Признаюсь, что «за глаза» его любовно называют «дядя Миша», и надеюсь, что этим я никак не уроню уважение и почтение к нему. В этом кроется большая сердечность к этому поистине великому артисту.

Имена Леонид и Михаил Лавровские – отец и сын – это культовые и «звездные» имена в истории русского балета. Именно они сами и писали эту историю своей собственной жизнью. Отец, Леонид Михайлович, прежде всего хореограф. На его счету более двенадцати балетов, и самый известный – это балет на музыку Сергея Прокофьева «Ромео и Джульетта», балет, который произвел революцию в театре, став, безусловно, шекспировским по сути и русским по духу.

А сын, Михаил Леонидович, стал танцовщиком ярчайшим в той звездной плеяде шестидесятых, в которой рядом соседствовали мастера Николай Фадеечев, Владимир Васильев, Юрий Владимиров, Марис Лиепа, Александр Годунов и многие блистательные балерины. Имена – титанические. Каждый спектакль этих звезд был незабываемым, и в этой плеяде имя танцовщика Михаила Лавровского горит яркой звездой. А когда на сцене встречались сразу две звезды – например, в балете «Ангара», где на сцену выходили в разных партиях одновременно Владимир Васильев и Михаил Лавровский, или в «Спартаке», где на сцену выходили в разных партиях одновременно Марис Лиепа и Михаил Лавровский, – то это было настоящим праздником для зрителей. Рассказывая об этом, понимаю, какая я счастливая: я так много видела этих исполнителей на сцене, много раз видела Михаила Леонидовича на сцене – в «Спартаке», в «Жизели», в «Щелкунчике», в «Ромео и Джульетте» и даже счастливо становилась его партнершей на сцене. Какое счастье – смотреть в его глаза во время танца, чувствовать присутствие такого удивительного артиста рядом. Это остается в сердце как теплый, особый уголок, навсегда. Несмотря на то, что танец Лавровского запечатлен на кинопленке, его нужно было видеть на сцене. Его невероятное техническое совершенство – от природы он был наделен блистательным вращением, замечательным прыжком, и тот актерский заряд, который он нес партнерше, кордебалету и публике – конечно, надо было видеть воочию. Для тех, кто видел, забыть это было невозможно: будь то Спартак в одноименном балете, или Филипп в балете «Пламя Парижа», или Базиль в «Дон Кихоте», или царь Иван в «Иване Грозном». И несмотря на то, что он танцовщик гиперэмоциональный, даже роли принцев – Щелкунчика в балете «Щелкунчик» или Альберта в «Жизели» – становились невероятно самобытными и ни на что не похожими: тоже темпераментными, тоже искрометными, но очень-очень талантливыми. В балете не бывает достижений без огромного труда. И, конечно, за каждой удачей Михаила Лавровского всегда стоял огромный труд, титаническая работа в репетиционных залах, а критики всегда говорили, что его отличает талант, трудолюбие и индивидуальность.