Когда женщины вошли в гримерную, с ней заговорила Бэк Маршалл.

— Послушайте, вы, как вас там зовут! — она делала вид, будто забыла ее имя. — Нечего вам прыгать по сцене, как вороне по сточной канаве. Эти мужчины внизу, они пялятся на каждую новенькую…

Эмбер обернулась к ней с видом превосходства, улыбнулась, вполне удовлетворенная собой, и ответила:

— Вы обо мне не беспокойтесь, мадам. У меня свои интересы, и вас это не касается.

Но Эмбер была более чем разочарована, когда после спектакля Майкл с друзьями окружали ее и тем самым не давали нескольким молодым мужчинам приблизиться к ней. В глазах этих поклонников читались любопытство, интерес и восхищение.

«Что ж, — подумала она, — не все же мне терпеть Майкла».

На следующий день Эмбер получила роль придворной леди с четырьмя строчками слов. Вскоре после этого ей стали поручать серьезные роли с пением, она надевала бриджи в обтяжку, тонкую белую блузку и в конце спектакля исполняла танец. Главным актерским достоинством Эмбер было то, что она успешно изображала женщин разного типа — от благородной леди до служанки. Публике большего и не требовалось, ее не интересовали нюансы перевоплощения и создания образа — грубые вкусы зрителей удовлетворялись пышностью, яркими эффектами во всем — в женщинах, в декорациях, мелодраме.

Зрители любили кровавые, шумные трагедии Бомонта, Флетчера,[26]они считали Бена Джонсона[27]величайшим драматургом всех времен, а Шекспира — слишком реалистичным, а потому недостаточно поэтичным автором.

Для постановок шекспировских пьес надо было слишком многое изменять. Большое внимание уделялось пению и танцам, смене декораций и костюмов, изображению битв, смертей и привидений, и публика получала то, что хотела. При изображении убийства или самоубийства использовали спрятанные пузыри с овечьей кровью, и актер оказывался весь в крови, привидения возникали и проваливались сквозь потайные дверцы и люки; тщательно готовились сцены пыток и казней четвертованием, на колесе и огнем со страшными воплями и стонами жертв. Но во время всего этого франты в партере не переставали вести непринужденные беседы с актерами, проститутками и продавщицами апельсинов, а дамы в своих ложах обмахивались веерами и удостаивали кавалеров ленивыми улыбками.

Популярность Эмбер росла. Это потому, что она — новенькая, утверждали актрисы. Каждый день после спектакля ее окружали кучи кавалеров, ее целовали, завязывали ей подвязки, охраняли одежду и приглашали вместе провести ночь. Она смеялась, флиртовала с каждым, но уезжала домой с Майклом Годфри.

Она опасалась вызвать ревность Майкла, ибо он знал все ее тайны и при желании мог погубить ее. Даже если бы она и решила освободиться от него, разве она получила какое-нибудь другое серьезное предложение? Эмбер искала мужчину с хорошим положением и богатого, который мог бы содержать ее так, как она того хотела, чтобы жить на широкую ногу: наряды, драгоценности, выезд. Щедрое годовое содержание, красиво обставленный дом, служанка, лакей. Такого мужчину просто так не сыщешь, таких не бывает среди франтов, толкающихся в ее гримерной. А если и найдется такой, то не будет готов к подобной роли. Эмбер нервничала, она стремилась улучшить свое положение, но решила не торопиться к переменам, ибо поспешность могла привести ее на дорожку, ведущую вниз до уровня обычной проститутки. Совет Пенелопы Хилл пригодился ей теперь больше, чем когда она впервые услышала его, — и она собиралась использовать слабость мужчины себе на пользу.

Прошло уже больше месяца, а отношения Эмбер с актрисами не становились лучше. Женщины не упускали ни малейшей возможности поддеть ее, поставить в неловкое положение либо на сцене, либо в гримерной. Они распространяли о ней сплетни, будто Эмбер больна сифилисом и что она виновна в кровосмесительстве, живя с собственным братом Майклом. Их особенно раздражало, что Эмбер при этом относилась к ним с холодным высокомерным презрением. И казалось, что бы они ни выдумали про нее, мужчин не удастся отвадить — они отмахивались от всех предрассудков, как от обычной ревнивой бабьей клеветы.

— Ну что ж, — заявила ей однажды Бэк Маршалл, — они, конечно, могут лапать вас здесь, в гримерной, но что-то я не замечала, чтобы один из них предложил вам больше полукроны.

Эмбер сидела за столом, скрестив ноги, и аккуратно наносила черную окантовку на веки.

— А что вы скажете о себе, мадам? Кто ваш жеребец? Конечно, не меньше, чем герцог Йоркский, не правда ли?

Бэк язвительно улыбнулась.

Может быть, не его высочество, но капитан Морган — мужчина немалых возможностей.

А кто такой этот капитан Морган? Уж не тот ли дурачок с прямыми, как палка, волосами, которого я видела в Шатлен вчера вечером? — Она встала, повернулась к Бэк спиной и позвала Скроггз, чтобы та помогла надеть платье.

— Капитан Морган, да будет вам известно, миссис Выскочка, офицер конной гвардии его величества и очень даже красивый мужчина. Он без памяти влюблен в меня, он собирается жить со мной, забрать меня из театра. Не сомневаюсь, скоро он женится на мне, если, конечно, я сама решусь на брак, — добавила она, внимательно рассматривая ногти.

Эмбер нагнулась, натягивая платье:

— Поторопитесь решиться, пока он не передумал, — сказала она, — а то придется в аду мартышек нянчить, — это выражение означало судьбу старой девы. Эмбер не упускала случая подчеркнуть, что Бэк была старше на три года. — И где же вы держите свое чудо? Под замком?

— Последние два месяца его не было в городе — его семья владеет большим поместьем в Уэльсе, а отец недавно умер. Но он написал мне, что вернется через неделю, и тогда…

— Ну конечно, я позеленею от зависти, когда увижу его.

В этот момент приоткрылась дверь, мальчик просунул голову и крикнул:

— Третья музыка, дамы! Третья музыка! — и все гурьбой стали выходить, ибо третья музыка означала поднятие занавеса. Эмбер больше не думала о капитане Моргане, так прошло несколько дней. Но однажды в конце дня Эмбер переодевалась после спектакля и была, как всегда, окружена поклонниками, в дверях появился какой-то мужчина, сразу привлекший ее внимание.

Более шести футов ростом, с квадратными плечами, узкими бедрами и красивыми ногами, он прекрасно выглядел в красно-синей форме и резко отличался от бледных женственных франтов, которые только и говорили что про сифилис, оспу и даже носили с собой коробочки с терпентиновыми пилюлями. У незнакомца было грубое, красивое лицо с правильными чертами и золотистым загаром, волнистые каштановые волосы. С удивлением и восторгом глядела Эмбер на этого человека, теряясь в догадках, кто бы это мог быть.