За это Кассо пользовался дурной славой среди либеральной профессуры и студентов не-академистов. Когда началась Первая мировая война, в печати появились сообщения, что Кассо, застигнутый событиями в Берлине, был избит на вокзале немецкой полицией. Однако столичное студенчество упорно повторяло слух, что избит он был не немцами, а в одном случае — узнавшими в нем ненавистного министра-реакционера русскими эмигрантами, в другом же случае — ехавшими с ним в одном вагоне русскими попутчиками[586]. В ноябре 1914 г. Кассо умер, два месяца его место занимал ближайший помощник барон М. А. фон Таубе, пока в январе 1915 г. его не сменили, в том числе и из‐за начавшейся в стране германофобии, либерально настроенным П. Н. Игнатьевым. Последнего невзлюбили уже академисты, прозвав «жидовским министром» по причине предложенной им реформы образования, предусматривавшей демократизацию средней школы, в частности создание при гимназиях общественных комитетов. При Игнатьеве возрождались многие из закрытых студенческих союзов, открывались новые высшие учебные заведения.

Студенты не прекращали проводить акции протеста против ущемления прав товарищей-евреев вплоть до начала второй российской революции. В марте 1916 г. в Московском университете состоялась летучая сходка студентов, выразивших протест по поводу призыва студентов-евреев в действующую армию простыми рядовыми без права поступления в военные училища и школы прапорщиков. Сообщалось, что при выходе из университета студенты собирались в группы и пели революционные песни, по поводу чего был вызван наряд полиции, разогнавший молодежь[587]. Антисемитствующий обыватель писал из Киева 12 декабря 1916 г.: «На этих днях у нас произошел в высшей степени грустный инцидент, свидетельствующий о глубоком упадке нашей русской интеллигенции. Произошли студенческие беспорядки. И знаешь на какой почве? Представь себе, студенты, готовящиеся в школе прапорщиков, заявили, что они не желают посещать школу, если евреям не дадут равноправия…»[588]

Таким образом, патриотические настроения части студенчества не были тождественны верноподданническим чувствам. Студенческому расколу и полевению способствовала политика властей относительно представителей оппозиции. Так, например, сильный резонанс в студенческой среде вызвало «дело Бурцева». В. Л. Бурцев приобрел широкую известность в 1908–1909 гг. благодаря сенсационным разоблачениям тайных агентов Охранного отделения Департамента полиции в боевой организации эсеров, ЦК РСДРП, революционных организациях российской эмиграции: Е. Ф. Азефа, Р. В. Малиновского, З. Ф. Гернгросс-Жученко, А. М. Гартинга, А. Е. Серебряковой и др. С началом Первой мировой войны Бурцев, находившийся в политической эмиграции, занял «оборонческую» позицию, заявил о поддержке российского правительства и в августе вернулся в Россию, где был тут же арестован. Студенты, возмутившиеся тем, как власти поступили с оппозиционером, протянувшим им руку, включали в прокламации требование немедленного освобождения В. Л. Бурцева[589].

Еще больший раскол произошел в студенческой среде в ноябре 1914 г., когда правительство обвинило пятерых депутатов Государственной думы, представителей социал-демократической фракции, в антигосударственном заговоре. Они были лишены депутатской неприкосновенности, арестованы и в начале 1915 г. приговорены к ссылке на поселение в Туруханский край. Во время студенческих сходок требования всеобщей амнистии перемешивались с антицарскими лозунгами. Иногда студенты настолько распалялись, что пускали в ход кулаки. Так, в ноябре состоялась манифестация, а затем политическая сходка студентов Харьковского университета, на которой выступали как с революционными, так и с патриотическими речами. Студенты не-академисты заметили, что член Союза русского народа студент Белый записывал в блокнот все, что говорили его оппоненты. Председатель сходки потребовал от Белого огласить свои записи, тот отказался, тогда студенты принялись его бить. Правда, блокнот так и не был отобран и в результате на следующий день два наиболее одиозных оратора были арестованы[590]. В архиве имеется письмо того самого Белого с его версией произошедшего: он отрицал свою связь с полицией, а сделанные заметки объяснял сбором материала для издания брошюры, разоблачавшей антипатриотическую позицию студентов-евреев[591].

Ноябрь был месяцем традиционного брожения студенческой среды, так как 7 и 10 ноября студенты отмечали день смерти и день похорон Л. Н. Толстого, что имело политическую окраску. В эти дни студенты, как правило, пропускали лекции, устраивали массовые шествия, пели «Вечную память», а также революционные песни, что приводило к столкновениям с полицией. В период Первой мировой войны «толстовские дни» активно отмечались в 1914 и 1915 гг. Киевский студент писал в декабре 1914 г.: «В Институте и вообще во всех высших учебных заведениях Киева и всей России спокойно. Только в юбилей Толстого в Коммерческом институте и на высших Медицинских курсах были небольшие волнения. Медичкам Совет курсов дал выговор, а нас Директор только просил не предпринимать ничего, указывая на военное положение Киева. Причина волнений — смертные казни военного времени. Я впервые был свидетелем студенческого брожения и приходится отметить, что студенты действуют серьезно и чересчур смело… Я решил, согласно твоим просьбам и советам не предпринимать в беспорядках активного участия»[592].

10 ноября 1914 г. в Петрограде проходили массовые акции студентов, сопровождавшиеся пением «Рабочей Марсельезы», «Варшавянки», собирались пожертвования в пользу политических ссыльных, распространялись карточки с портретами революционных деятелей, в частности «бабушки русской революции» (Е. К. Брешко-Брешковской), картинки ленского расстрела рабочих[593]. 7 ноября 1915 г. в ряде крупнейших университетов России в Петрограде, Москве, Юрьеве были сорваны занятия по причине неявки студентов[594]. Другим днем студенческих акций был «Татьянин день» — день основания Московского университета, который студенты отмечали 12 января в качестве своего «профессионального» праздника. Студент Владимир писал из Москвы в январе 1915 г.: «12 января была назначена студенческая вечеринка в университетской столовой „Трезвая Татьяна“… Пели песни. Потом читали рефераты врачи и кое-кто из профессоров университета. Часов около 12 все собрание, человек 300–400, двинулось по улицам Москвы с пением, представь себе, русской революционной марсельезы и „Вихри враждебные веют над нами“. Пошли к памятнику Пушкина, пропели вечную память ему и Толстому, а заодно и градоначальнику Адрианову и с криками „долой Адрианова“ двинулись по Тверскому бульвару. Часов до 4–5 ночи шествие продолжалось все возрастая и возрастая, так как все, кто попадались навстречу, должны были присоединяться к нему. Произносились очень и очень горячие революционные речи, покрываемые ураганами аплодисментов и пением все новых и новых революционных песен… И представь себе, полиция, бывшая при этом, даже намека не делала, что она что-нибудь видит и слышит»[595].