Но мой взлет с широкого карниза был неукротим.

Машины “скорой” и спасателей пришли, однако, быстро…

Я эвакуировался.

Я ничего не взял лишнего.

Одеть меня им не удалось.

Глава двадцать первая. Плохо очиненный карандашик

Милый Овечин, друг мой разлюбезный, пишу тебе шутливую открытку, извини, что тупым карандашиком, ведь теперь в свои права вступают другие темные силы, и податливый графит, то есть мрачный углерод, как никто иной из хорошо знакомой тебе таблицы Менделеева, уместен для перечисления: и страшного клятвопреступления, и отвратительной измены, и богомерзкого кровосмешения, а также греха, грезы, любви и счастья, для которых я не могу пока подобрать по-настоящему красивых слов. Я сделаю это позднее, если мне хватит времени. И если я смогу заострить карандашик. Правда, пока с этим проблемы. Ведь тут, в этом замкнутом заведении, нет ничегошеньки острого. За этим, знаешь ли, следят. Неусыпно. Да и сам я боюсь пораниться. И еще я чую, как времени остается все меньше и меньше.

Глупо на таком безжалостном фоне описывать перемены, коснувшиеся моего уклада. Но могу заверить тебя, брат мой во отцовстве, что нет лучше профессии, чем богатый путешественник, перебирающийся с одного облюбованного курорта на другой, с одного спокойного острова мечты – с мирным видом из окна – на еще более упокоенный укромный темный островок. И все это вместе (вместе!) с непристойно молодой особью особой особы, которая, вполне может статься, ему и дочь, как, впрочем, и тебе. Дочь. Ночь. Похожие словааа. Слышишь меняяяяаааааа?

Кем тебе приходится ночь?

Ыбосо-йобосо-юьбосо.

Надо ли продолжать эту историю?

Интересно ли тебе?

Да и что в ней, впрочем, всем прочим поучительного?

Ничего?

Овечин!

Будь внимателен!

Прочитай-ка наоборот это слово!

ничевО!

Ошибки не считаются, важен смысл!

Кроме того, что я все время, когда сплю, бодрствую, принимаю процедуры, завтракаю и прочее, осязаю или вижу перед собой живой милый памятник, хрупкий и гибкий монумент тебе, любезный друг, брат мой по белковой субстанции, хоть ты и считаешься провалившимся в небытие (в полный еитыбен), в изваянии коего ты принял ровно столько же участия, как и я.

Если выдастся время, когда мне станет, наконец, муторно и скучно или я устану от шума, и если при этом у меня не закружится голова, я поведаю тебе еще несколько сюжетов, связанных с ревностью, страхом, двойничеством и самым настоящим психозом, ведь моя чудесная дочь, моя молодая любимая пава зовется…Ты вообще-то можешь прочесть имя на ее фотографии. Ведь она осталась у тебя тоже? Все ведь двоится, коль удачно делится? Хоть ты однажды и отдал мне последнее. Только старайся прочесть с лицевой стороны. На просвет. У луны хватит яркости высветить насквозь этот лепесток.

Прощай, не забывай меня, соотец.

PS. У меня вторые сутки, Овечин, ничевО не болит. Совсем. Кроме одной буквы, как ты сам понимаешь, – “О”.

Ну, догадался ли ты, кто ты такой, мой непомерный, всеобъемлющий, лютый и дражайший?

Ну, понял ли ты хотя бы то – есть ли ты?