– Почему?

– Не знаю, кто сейчас стрелял с острова. Но если осадная артиллерия русских возьмет «Элефтерию» на мушку, то шансов уйти отсюда у меня не будет.

– Как мне и моим людям добраться до берега?

– Я дам вам баркас…

Гребцы с одинаковой размеренностью погружали весла в воду. Волнение не превышало двух баллов, и лодка шла довольно быстро. Снегопад то усиливался, то почти прекращался. Из-за этого курской дворянке казалось, будто они плывут в белом облаке. Лишь промозглая сырость, поднимавшаяся от воды, делала путешествие вовсе не небесным, а вполне земным.

В спешке собирая вещи на поляке, они постарались одеться тепло и хоть в какой-то степени не по-мусульмански. Глафира оба черных платка с чадрой выбросила через окно в море. Корнет Чернозуб так же поступил с фетровыми колпаками и отрезами муслина, наворачивавшимися на них в виде чалмы.

Вместо этого женщины надели платки, мужчины – меховые малахаи. Но ничем не могли они заменить восточные кафтаны с косо выкроенным бортом и застежкой на воздушных петлях, накидки «фериджи», платья «энтери», широкие шаровары, сапоги с загнутыми вверх носами. Безусловно, все это выглядело весьма подозрительно с точки зрения гренадеров, мушкетеров и егерей на аванпостах, охранявших лагерь со стороны степи.

Аржанова уже представляла себе встречу с ними и придумывала объяснения. Ведь кто-то должен ее проводить от аванпоста до штаб-квартиры главнокомандующего генерал-фельдмаршала Потемкина-Таврического. Кроме сумы-планшета с французскими чертежами, пристегнутого под платьем на животе, у нее имелся лишь паспорт польской дворянки Ванды Кухарской из города Рогачева и султанский фирман на арабском языке с печатью, подтверждавший то же самое.

Однако каким образом эта дама оказалась у стен Очакова и что ей здесь нужно?

Данными вопросами всерьез озаботился двадцатилетний подпоручик Фанагорийского гренадерского полка Сергей Самохвалов. Сегодня он дежурил по полку. Дежурство проходило скучно, обыденно, боевых действий не предвиделось. Ближе к вечеру солдаты доставили в просторную штабную палатку двух женщин и четырех мужчин довольно странного вида. Служивые рассказали обер-офицеру, что вся компания приплыла на восьмивесельном баркасе, который немедленно отошел от песчаной отмели и скрылся за снегопадом. Люди, выгрузившиеся из него, пошли прямо к осадному лагерю и на аванпосту утверждали, будто они – русские.

Самохвалов, дворянин Курской губернии, где за его отцом, отставным премьер-майором, в деревне Самохваловка Обояньского уезда числилось сто двадцать семь крепостных душ, служить начал, как полагалось в то время, с пятнадцати лет капралом в пехоте. Считая себя человеком чрезвычайно опытным в военном деле, он ни минуты не сомневался, что поймал османских шпионов. Однако молодая женщина, подавшая ему свой паспорт с фамилией «Кухарская», была очень хороша собой. Подпоручик решил угостить ее чаем и предложил говорить ему правду и только правду.

– Пожалуйста, проводите меня в штаб-квартиру главнокомандующего, – устало произнесла курская дворянка.

– Зачем же мелочиться? – усмехнулся Самохвалов. – Давайте сразу в Санкт-Петербург, к императрице.

– Извольте немедленно сообщить обо мне в штаб-квартиру, – повторила Аржанова, немного возвысив голос.

– А если не сообщу, что мне будет?

– Пять суток ареста!

– Перестаньте ломать комедию, сударыня! В ваших вещах нашли много оружия и три сумы с патронами. Особенно меня интересует егерский штуцер с иностранным прибором «диоптр», предназначенным для прицельной стрельбы. Правда, на замочной доске у него есть надпись «Тула, 1778», – молодой офицер указал на штуцер Николая, извлеченный из кожаного чехла.

– По-вашему, о чем это говорит? – спросила Анастасия, стараясь сохранять спокойствие.

– О подготовке покушения на светлейшего князя Потемкина-Таврического.

– Вот и отлично. Доложите его высокопревосходительству о своей страшной находке и передайте ему мой паспорт…

Возможно, столь содержательный разговор продолжался бы у них и дальше. Но в палатку по своим делам зашел секунд-майор фон Раан, командир второго батальона Фанагорийского полка. Самохвалов доложил ему о происшествии на аванпосту и передал паспорт Ванды Кухарской. Молодой офицер надеялся услышать дельный совет, ведь фон Раан был человек образованный, окончил Лейпцигский университет и даже не чуждался литературных занятий, иногда читая офицерам-фанагорийцам свои заметки о Второй Русско-турецкой войне. Просьба польской красавицы показалась выпускнику Лейпцигского университета естественной и логичной. Он-то знал, что поляки могут входить в круг приближенных светлейшего князя. Его старшая племянница, урожденная Александра Энгельгардт, замужем за польским магнатом, великим гетманом коронным графом Браницким. Недавно она вместе с мужем побывала в гостях у дяди здесь, в армейском лагере. Фон Раан даже видел графиню лично.

Секунд-майор поручил Самохвалову собрать все вещи Ванды Кухарской обратно в полотняные мешки, егерский штуцер спрятать в чехол. Более того, он вслух выразил желание препроводить очаровательную даму и ее слуг к светлейшему князю, коль она о том просит. Отвернувшись, фон Раан шепнул подпоручику, что на всякий случай с ними должны идти три солдата и унтер-офицер.

Сумерки сгущались.

Однако сияние снежного покрова еще позволяло рассматривать окрестности. Знакомая картина представилась взору Аржановой. С первым мужем, командовавшим батальоном в Ширванском пехотном полку, она не раз выезжала на «компаменты», то есть в летние армейские лагеря. Здесь все было устроено так же: чисто, аккуратно, строго по линейной разметке. У каждого полка – своя «улица» с палатками из бело-серой толстой парусины и землянками, вырытыми на равном расстоянии друг от друга. В первой линии – солдатские походные жилища, во второй – офицерские, затем – небольшой плац, где стояла полковая штабная палатка и двухколесные повозки-«ящики»: для казны, канцелярская, аптечная, церковная и четыре патронных.

По пути секунд-майор развлекал спутницу рассказами из жизни осадного лагеря. В частности, он успел поведать ей о последней, случившейся 11 ноября вылазке противника.

Ночью около двух тысяч янычар вышли из крепости, спустились к берегу на левом фланге и, пользуясь прикрытием его высоты, напали на солдат, строивших новую осадную батарею и там же спавших. Тридцать человек погибли на месте сразу, остальные начали отступать. Им на помощь поспешил генерал-майор Максимович, но при нем оказался только караул из пятнадцати рядовых и трех офицеров. В неравной схватке все они пали, как герои. Турки водрузили на батарее свое красное знамя с белым полумесяцем и звездой и хотели увезти в крепость два наших полевых орудия.

В лагере сыграли тревогу. Резерв из трех батальонов пошел на неприятеля в штыки. Османское знамя сняли, отбили одну пушку и, погнавшись за отступающими янычарами, вторую нашли опрокинутой в ров, откуда достали на канатах.

Турки, следуя своим дикарским правилам, отрубили у всех убитых русских головы и унесли их с собой. На следующий день они выставили эти «трофеи», насаженные на копья, на земляном валу на виду осаждающих Очаков, видимо, для устрашения. Отдельно они поместили голову храброго генерал-майора Максимовича.