Он опустил глаза:

– Они уже стольких забрали. Вы, наверное, мне не поверите, но это разбивает мне сердце.

Это внезапное раскаяние стало для меня полной неожиданностью. До этого момента я считал, что даже если молодой мистер Биллингс и Бурый Дженкин не были связаны друг с другом родственными узами, то работали, по крайней мере, в одной связке.

– Зачем вы забирали детей? – спросил я. – Не для того ведь, чтобы просто убить?

– Нет, конечно! – воскликнул мистер Биллингс. – Но это очень непросто объяснить. Тут речь идет о вещах, которые большинству людей очень трудно понять, таких как время и реальность. А еще мораль. Может ли одна человеческая жизнь стоить больше другой?

Я с тревогой посмотрел на темные очертания Фортифут-хауса.

– Бурый Дженкин нас здесь не найдет?

– А что? Вас так тревожит Бурый Дженкин?

– Сказать, что он меня пугает до чертиков, – значит ничего не сказать.

– Что ж, – улыбнулся Биллингс, – может, и найдет. А может, и нет. Если я его не позову.

– Что он собой представляет? – спросил я.

– Бурый Дженкин? Он то, чем кажется. Злобный маленький проныра. Кишащий паразитами грызун. Омерзительный тип. Он такой, каким вы его видите.

– Откуда он взялся? Поговаривают, что это ваш сын.

– Мой сын? Бурый Дженкин? Я бы обиделся, если б это не было так смешно. Нет, сэр, это не мой сын. Это отпрыск Кезии Мэйсон. Она привезла его после визита к тому существу, Мазуревичу.

Произнеся имя «Мазуревич», он сплюнул и вытер рот тыльной стороной ладони.

– Что за чертовщина происходит в Фортифут-хаусе? – спросил я. – С тех пор как я сюда приехал, слышу дикие звуки, стоны, вижу какие-то огни и бегающего вокруг Бурого Дженкина. А еще погибли три невинных человека.

Биллингс задумался ненадолго, уже открыл рот, сразу закрыл, помолчал и сказал:

– Нет, вы не поймете.

– А вы попробуйте.

Он снова принялся расхаживать вокруг:

– Попробовать? Ладно, я попробую.

Внезапно он остановился, достал карманные часы, поднес их к левому глазу, чтобы разглядеть в полумраке время. На мгновение на них упал свет, и я заметил выгравированное на часах существо, похожее на кальмара со щупальцами.

– Уже поздно, поздно. На случай, если нас прервут, позвольте мне предупредить вас.

– Предупредить? О чем?

– Это касается вашей Лиз. Вашей девушки… точнее, вашей бывшей девушки.

– Продолжайте, – с вызовом произнес я. – Что с ней не так?

– Если не будете осторожны, дорогой мой, Лиз родит вам трех сыновей. Один будет сыном крови, один – семени, один – слюны.

– Что? – недоверчиво произнес я. – О чем это вы? Мы не собираемся заводить детей. К тому же она принимает противозачаточные таблетки. Знаете, что это такое?

Биллингс кивнул:

– Я много чего знаю о вашем времени.

Я бросил на него хмурый взгляд.

– По крайней мере я надеюсь, что она принимает таблетки. Я видел, как она их пила.

– Это не имеет значения, – сказал Биллингс. – Ни одна таблетка на свете не остановит зачатие этих трех сыновей, мой друг. Потому что эти сыновья будут «три в одном». Другими словами, Нечестивая Троица. А когда вырастут, они вместе породят Великого Зверя. И дверь в Прежний Мир наконец будет открыта. А затем все представления человека об аде воплотятся здесь, на Земле. В наших городах и в наших морях.

Он стал хвататься за перила, идущие вдоль дорожки, и мне вдруг показалось, что он совершенно спятил. Но Биллингс говорил ровно и тихо, без тени истерики в голосе. Я повидал уже немало безумных вещей в Фортифут-хаусе и мог поверить, что в его словах есть толика правды. Если я мог общаться с детьми, умершими сто лет назад… Если я встретил крысу, которая ходила и разговаривала, как человек… Если я видел призрака, слившегося с телом спящей женщины… То могу, по крайней мере, внимательно выслушать молодого мистера Биллингса.

– Что вы знаете о женщинах, которых называют ведьмами? – спросил он.

– О ведьмах? – Я покачал головой. – Не много. Только то, что читал в сказках. И однажды я смотрел передачу про ведьм по «Би-би-си 2». Там были белые ведьмы. Они могли заставить пирог подниматься, умели лечить бородавки и так далее. Но это все. Они не умели летать на метле.

– Позвольте рассказать вам кое-что. Хотите верьте, хотите нет, – сказал Биллингс. – Кезия Мэйсон – из тех, кого вы называете ведьмами.

– Что ж… Пожалуй, в это я готов поверить. Я видел, как она захлопнула дверь гостиной, даже не прикоснувшись к ней. Видел, как она ослепила преподобного Пикеринга.

– Это лишь часть того, что она умеет делать, – сказал Биллингс. – Понимаете, она не такое же живое существо, как мы с вами. Она даже не человек. Как и все ведьмы, она – сущность из дочеловеческих времен. Из той эпохи, когда на Земле обитала совершенно иная цивилизация. Она древний дух, если так вам будет проще понять.

– Она призрак?

– Нет-нет. Не призрак. Не привидение, в том смысле, как вы это понимаете. Она больше похожа на… душу.

– Но я видел ее и чувствовал. Она существо из плоти и крови.

– Конечно. Но это не ее плоть и кровь. Даже имя Кезия Мэйсон не ее. Она живет в теле Кезии Мэйсон, но она всего лишь кукушка, сидящая в теплом, уютном гнезде человеческой плоти. Все, что раньше принадлежало Кезии Мэйсон, – воспоминания, мысли, ее личность – вышвырнули, как беззащитных птенцов. Когда Кезия умрет или станет слишком старой, она убьет ее и найдет себе другое тело. Она паразит, если угодно.

– Хотите знать, что я думаю? – спросил я, качая головой. – Я думаю, что один из нас сходит с ума.

Биллингс нисколько не обиделся.

– Почему вы так думаете? – продолжил он. – Вы не сумасшедший. И я не сумасшедший, поскольку говорю вам правду. А я не могу не говорить правду, иначе я не знал бы ни вас, ни вашего мальчика. Это 1886 год, мистер Уильямс. Ни вы, ни ваш сын еще не родились – и не родитесь еще без малого сто лет.

– Хорошо, – согласился я. – Вы говорите правду. Но тогда можете сказать мне, что происходит?

– Ваша взяла, – согласился Биллингс. – Постараюсь сократить длинную и странную историю, насколько это возможно. Прежде всего, это была вина моего отца. Он провел много лет в лондонском Ист-Энде, в трущобах, помогая обездоленным детям. Поверьте мне, он сделал много замечательных дел. Однако, как ни стыдно мне это признавать, его интерес был не совсем филантропическим.

– Он был раздевальщиком? – спросил я.

Биллингс одарил меня пронзительным взглядом:

– С кем вы разговаривали? С Чарити?