– Сами знаете! Врачи или священники, которые просят вас раздеться, чтобы посмотреть на вас голого.

– Нет, я не раздевальщик и не попрошайка, – сказал я. – Я ищу своего друга, только и всего.

– Вам нужно быть осторожным, чтобы Бурый Дженкин не поймал вас, – предупредила вторая девочка.

– Я знаю все про Бурого Дженкина, – сказал я. – А еще я знаю все про Кезию Мэйсон.

– Когда вы найдете своего друга, вы же не останетесь здесь? – спросил мальчик.

– Нет. Конечно, нет. Я сразу же уйду.

– Вы не заберете нас с собой?

– Забрать вас с собой? Всех вас? Честно говоря, не знаю. Не думаю, что смогу. Но почему?

– Потому что многие из нас умирают, вот почему. Мистер Биллингс смотрит на вас и говорит, что вы заболели и вам нужно лечиться. Поэтому Бурый Дженкин забирает вас на пикник, и больше живым вас никто не видит, а потом вас хоронят.

– Но мы не болеем, – вставила первая девочка. – Мистер Биллингс нас плохо кормит, держит на хлебе и воде, поэтому мы голодаем. Но мы не болеем, никто не болеет, кроме Билли, у него коклюш. Он постоянно кашляет.

– Сколько детей осталось в доме? – спросил я.

– Сейчас нас всего тридцать один, кроме Чарити. Никто не знает, куда она делась.

Конечно же, я знал, куда делась Чарити. Но не стал им говорить. Я пришел сюда не для того, что спасать из приюта мистера Биллингса ист-эндских бродяжек. На это у меня не было ни времени, ни да простит меня Господь решимости. Все началось с попытки выяснить, что происходит в Фортифут-хаусе, а теперь стало напоминать сюжет «Постоялого двора шестой степени счастья»[60].

Вдруг я оказываюсь марширующим через 1886 год во главе оравы брошенных детей, распевая: «Этот старик, он играл первый раз, он играл тук-тук на моем барабане».

В данный момент главное для меня – извлечь из-под половиц тело Денниса Пикеринга и избавиться от него.

– Послушайте, – прошептал я детям, – мне нужно сделать внизу одно важное дело. Когда закончу, я вернусь и поговорю с вами. Где вы спите?

Первая девочка указала на соседнюю спальню по коридору – ту, в которой не было ничего, кроме сломанных стульев, книг и коробок.

– Ладно, – прошептал я, – я вернусь через двадцать минут, не позже. Постарайтесь не заснуть.

– Мы не заснем.

Они отправились во тьму. Но, уже стоя на цыпочках на пороге своей комнаты, первая девочка обернулась ко мне, поманила и прижала указательный палец к губам.

– Идите посмотрите, – сказала она.

Она взяла меня за руку тонкими и холодными как лед пальцами. И повела по коридору к спальне Лиз – ну к той комнате, в которой Лиз собиралась ночевать, пока не начала спать со мной. Очень осторожно девочка повернула ручку и стала открывать дверь.

– Чья эта комната? – спросил я ее.

– Ш-ш-ш, – произнесла она.

Когда дверь раскрылась, я почувствовал, как по позвоночнику пробежала ледяная дрожь. Часть комнаты занимала высокая деревянная кровать, на которой громоздились несколько шерстяных одеял. Слева, подальше от окна, возлежал на спине мистер Биллингс. Глаза закрыты, рот раскрыт, руки вытянуты вдоль туловища. Он громко храпел, слегка замолкая при каждом вдохе. Рядом с ним лежала Кезия Мэйсон, ее золотисто-каштановые волосы рассыпались по подушке огненными волнами. К своему ужасу, я увидел, что глаза у нее широко раскрыты и смотрят в потолок.

Девочка почувствовала, как напряглись мои пальцы.

– Все в порядке, – прошептала она. – Она всегда спит с открытыми глазами.

– Господи, – произнес я.

Зрелище было пугающее. Кезия лежала неподвижно, едва дыша, но с открытыми глазами. Я поверить не мог, что она спит и не видит нас.

Девочка плотно закрыла дверь.

– А где Бурый Дженкин? – спросил я.

– Не знаю. Наверное, куда-то ушел.

– Из дому?

– Он никогда не спит. Ну я никогда не видела его спящим. Он всегда носится туда-сюда. Терпеть его не могу.

– А кто он на самом деле? Кто-то сказал мне, что он сын мистера Биллингса и Кезии Мэйсон. Но, даже если во время родов что-то пошло не так, он не похож на их сыночка, как ты думаешь? Он больше напоминает крысу, чем мальчика.

– Нет, он больше похож на мальчика, чем на крысу.

Девочка вернулась к своей спальне и открыла дверь.

– Кстати, – сказала она, – меня зовут Молли.

Я внезапно вспомнил одно из надгробий, которые видел возле часовни. Простой каменный крест с незамысловатой надписью: «Молли Беннетт, 11 лет, теперь по правую руку от Христа». У меня язык не повернулся спросить ее фамилию. Мысль о том, что скоро эту девочку с изможденным лицом заберет на свой зловещий «пикник» Бурый Дженкин, вызывала невыразимый ужас. Я коснулся ее спутанных волос. Она была вполне реальной, несмотря на то что нас разделяло больше ста лет. Если я что и узнал за последние несколько дней, так это то, что реальность человеческого бытия неподвластна времени. Если мы здесь, то мы здесь всегда. Это была странная мысль. Немного печальная. Но еще и утешающая.

– Увидимся через несколько минут, – сказал я Молли.

Я тихонько спустился на первый этаж. На стене висели все те же причудливые акварели и гравюры. Я едва различал их при тусклом свете, сочившемся сквозь фрамугу над входной дверью. Но сейчас они казались еще более зловещими и таинственными. Иллюстрированный каталог гинекологических ужасов. Я видел обезумевшие лица и жуткие хирургические инструменты, живых детей, которых резали на куски в отчаянной попытке спасти их умирающих матерей. Я прошел мимо галереи как можно быстрее.

Дверь в гостиную была открыта. В темной комнате никого не было, но, судя по тому, как разбросана мебель, я убедился, что с моего последнего визита прошло всего несколько часов. В камине было убрано, ковер расстелен, но больше ничто не говорило о том, что здесь наводили порядок.

Я прошел на середину комнаты, на то место, где был убит Деннис Пикеринг. От влажных половиц шел сильный запах хозяйственного мыла, будто кто-то мыл их шваброй. Но одной воды с мылом было недостаточно, чтобы вывести большое кровавое пятно. Я знал это по собственному опыту. Это было пятно точно такой же формы, какую я видел примерно полчаса назад, только с разницей в 106 лет.

Я присел и сунул ломик между половиц. И они оказались крепче, чем в 1992 году. Я принялся осторожно разбирать пол – то и дело останавливаясь, потому что гвозди громко скрипели, когда я вытаскивал их из досок.

Деннис Пикеринг был убит во второй половине дня, но запах распада стал уже невыносимым. Сладковатый, густой и приторный, как у сгущенного молока и тухлой рыбы. Я не мог понять, почему молодой мистер Биллингс и Кезия Мэйсон не похоронили его где-нибудь за домом. Хотя, возможно, у них были те же проблемы, что и у меня. Возможно, за ними следила полиция либо – что более вероятно – любопытные соседи. В 1992 году Бончерч был сплоченной и любящей посплетничать общиной. А в 1886-м она, наверняка, была почти вдвое меньше, но ее члены – еще более пронырливыми.