— Я стану там беспрерывно работать, тебе будет неинтересно. Давай съездим туда, когда я буду не так занят. К тому же тебе нужно закончить свои вазы.

До этого ты несколько недель ходила по городским галереям и магазинам подарков с образцами своих работ и в итоге нашла всего два магазина, которые согласились выставить у себя с десяток твоих кувшинов и ваз на комиссионной основе. Ты была так довольна, будто вытянула в лотерею счастливый билет, и на каждую вазу теперь тратила гораздо больше времени, чем на все, что делала до сих пор.

— Чем дольше ты это делаешь, тем меньше зарабатываешь за единицу времени, — напоминал я тебе, но, похоже, мой деловой опыт был для тебя пустым звуком, и ты продолжала раскрашивать и лакировать их долгими часами.

Приземлившись в Париже, я позвонил тебе и, услышав твой голос, внезапно ощутил укол тоски по дому. Дуг повел клиента обедать, а я, сославшись на мигрень, остался в гостинице, где, ковыряя заказанный в номер стейк, в конце концов пожалел, что не взял тебя с собой. Безукоризненно застеленная кровать казалась громадной и непривлекательной, и в одиннадцать часов я спустился в гостиничный бар. Я взял виски, остался у барной стойки и, еще не допив первую, заказал вторую порцию. Я послал тебе сообщение, но ты не ответила: я надеялся, что ты находишься в студии и просто не слышишь сигнала телефона.

Неподалеку от стойки за столиком сидела женщина. На ней был серый деловой костюм в тончайшую полоску и черные шпильки, на стуле рядом лежал открытый кейс. Она просматривала какие-то бумаги, но, почувствовав мой взгляд, подняла глаза и печально улыбнулась. Я улыбнулся в ответ.

— Вы англичанин, — сказала она.

— Неужели это настолько очевидно?

Она рассмеялась.

— Когда путешествуешь столько, сколько езжу я, невольно учишься подмечать нюансы. — Она сложила бумаги, которые читала, бросила их в кейс и с глухим стуком захлопнула крышку. — Все, на сегодня достаточно.

При этом уходить она, похоже, не собиралась.

— Не возражаете, если я к вам подсяду? — спросил я.

— Буду только рада.

Я ничего подобного не планировал, но это оказалось как раз то, что мне было нужно. Ее имя я спросил только утром, когда она, закутавшись в полотенце, вышла из ванной.

— Эмма, — ответила она на мой вопрос.

Как меня зовут, она не поинтересовалась, и я подумал о том, как часто она проделывает такое в неизвестных гостиничных номерах, в неизвестных городах.

Когда она ушла, я позвонил тебе и позволил рассказать, как прошел твой день: что владельцу магазина очень понравились твои вазы и что ты не можешь дождаться, когда снова увидишь меня. Ты сказала, что очень скучаешь, что ненавидишь нашу разлуку, и я почувствовал, как в меня вновь вливается уверенность и возвращается чувство защищенности.

— Я люблю тебя, — сказал я.

Я знал, что тебе нужно услышать от меня именно это, что тебе недостаточно видеть все, что я для тебя делаю и как я о тебе забочусь.

Ты тихонько вздохнула.

— Я тоже тебя люблю.

Дуг, очевидно, напряженно поработал с клиентом за ужином, потому что, судя по их шуткам на нашей встрече утром, после этого они отправились в стрип-клуб. К полудню мы окончательно заключили сделку, и Дуг перезвонил в наш банк, чтобы уведомить, что мы снова платежеспособны.

Я попросил дежурного администратора на ресепшене в гостинице вызвать для меня такси.

— Где у вас тут лучшие ювелирные магазины? — спросил я.

Его понимающая улыбка вызвала во мне раздражение.

— Хотите купить какой-нибудь пустячок для вашей дамы, сэр?

Я проигнорировал это замечание.

— Мне нужно самое лучшее место.

Улыбка его стала более напряженной.

— Faubourg Saint-Honoré, monsieur[11].

Пока я ждал такси, он был подчеркнуто внимателен ко мне, но самонадеянный тон стоил ему чаевых, и на то, чтобы унять досаду, у меня ушла вся поездка по указанному адресу.

Я прошел по всей Фобур Сент-Оноре, пока не остановил свой выбор на небольшом ювелирном магазине с непритязательным названием «Мишель», где планшеты, обтянутые черным бархатом, сияли россыпью сверкающих бриллиантов. Мне хотелось рассмотреть все не торопясь, но вокруг меня крутился персонал в строгих костюмах, предлагая свою помощь и советы, — в такой обстановке было невозможно сосредоточиться. В конце концов я выбрал самый большой камень: от такого ты не могла отказаться. Это было простое платиновое кольцо с бриллиантом квадратной огранки. Я протянул им кредитную карточку, а себе сказал, что ты этого стоишь.

На следующее утро я летел домой, и этот маленький кожаный футляр, казалось, прожигал дырку в кармане моего пальто. Я планировал для этой цели пригласить тебя в ресторан, но когда я открыл входную дверь, ты подбежала ко мне и так крепко стиснула в объятиях, что я не вытерпел.

— Выходи за меня.

Сначала ты рассмеялась, но потом, должно быть, уловила серьезность моего тона, потому что остановилась и испуганно прижала ладонь к губам.

— Я люблю тебя, — сказал я. — Я не могу без тебя жить.

Когда ты ничего на это не ответила, я запнулся. Это не входило в мои планы. Я ожидал, что ты сразу обовьешь меня руками, начнешь целовать, возможно, расплачешься, но самое главное — все-таки скажешь «да». Покопавшись в кармане, я неловко вытащил ювелирный футляр и сунул его тебе в руку.

— Я серьезно, Дженнифер. Я хочу, чтобы ты навсегда стала моей. Скажи, что ты согласна. Пожалуйста, скажи это!

Ты чуть качнула головой, но потом открыла коробочку и даже слегка приоткрыла рот от удивления.

— Даже не знаю, что и сказать…

— Скажи «да».

Наступила пауза настолько долгая, что я успел ощутить, как страх, что ты сейчас откажешься, сдавливает мне грудь. Но потом все-таки прозвучало твое «да».

34

Громкий металлический стук заставляет меня подскочить на месте. После того как ДИ Стивенс оставил мою камеру вчера вечером, я долго смотрела на облупившуюся краску на потолке, чувствуя, как холод от бетонного пола просачивается сквозь матрас, пока незаметно сон все-таки не сморил меня. Я резко подскакиваю на кровати, руки и ноги у меня болят, в висках пульсирует кровь.

Что-то грохочет, и я понимаю, что это стук откинувшейся створки окошка посредине двери, куда просунулась чья-то рука с пластмассовым подносом.

— Пошевеливайтесь, я не могу торчать тут весь день.

Я беру поднос.

— Можно мне что-нибудь от головной боли?

По другую сторону окошка стоит надзирательница; ее лица не видно, я вижу только черную униформу и выбившуюся прядь светлых волос.