И конечно же шли разговоры о литературе, даже о Пушкине. Но хозяин не прост, поразил нежеланием обсуждать, как пишется четвертая книга «Тихого Дона»; он тут же перевел разговор на зарубежные впечатления.

Почему же не впустил в свою творческую лабораторию? Может, и потому, что отдавался работе без всякого остатка для других. Ведь как раз в это время сообщал в свое издательство: «Начал заново переделывать…»

Неудовлетворенность творца… Сохранились рукописные страницы, они позволяют заглянуть в «кухню творчества», — например, как преобразовывалась в романе глава V из восьмой части четвертой книги.

Шолохов вписывает в уже готовый текст — не боится, что пришьют очернительство: «А жизнь в Татарском была не очень-то нарядная. Казаки усердно поругивали Советскую власть за все те нехватки, которые приходилось им испытывать…» Далее добавил целую страницу о том, как оскудела жизнь без привычных раньше товаров. Вставка заканчивалась сценкой в сельсовете, куда старики пришли к Кошевому:

«— Соли нету, господин председатель, — сказал один из них.

— Господ нету зараз, — поправил Мишка.

— Без господ жить можно, а без соли нельзя».

Однако в окончательном виде заключительная фраза казака была изменена: «Извиняй, пожалуйста, это все по старой привычке… без господ-то жить можно, а без соли нельзя».

На этой же странице остались следы редактирования, в котором и эхо политики, и забота о стиле. Поначалу написал: «И не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, слышал, как курцы, собравшись на проулке в кружок и дружно выбивая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривали после: „Ленин, Троцкий, дай огня!“» В книге же читалось: «Не раз Мишка, по вечерам возвращаясь из ревкома, наблюдал, как курцы, собравшись где-нибудь на проулке в кружок и, дружно высекая из кремней искры, вполголоса матерно ругались, приговаривая: „Власть Советская, дай огня!“»

Еще событие в писательской жизни Шолохова: напечатал в «Комсомольской правде» 21 июля небольшую статью «Героическая Подкущевка»; то результат его поездки на Кубань.

Дополнение. Написать статью Шолохова заставило письмо с Кубани. Два тамошних казака прочитали в «Известиях» отрывок из «Тихого Дона» и откликнулись просьбой: вставить в роман то, что в Гражданскую происходило у них на хуторе. Он выделил письмо и принялся за ответ. В нем, как в зеркале, отразилось отношение писателя к литературе и его читателям:

«С глубоким волнением и интересом прочитал я ваше письмо. Описанное вами, по сути, с лихвой дает материал на большое художественное произведение… Подкущевку и героическую борьбу ее населяющих нельзя включать в какую-либо книгу… Нельзя потому, что, как я уже сказал, там слишком много самостоятельного материала… Такой богатейший кусок жизни в „Тихий Дон“ не всунешь… Независимо от этого мне очень хочется повидать вас обоих и ваших соратников и замечательную Подкущевку… Тема гражданской войны не исчерпана. Мы — писатели — написали о гражданской войне много книг, но большинство этих книг уже забыто… Остались единичные произведения, которые наши читатели любят и помнят. Этих книг мало. Они не дают полной картины величия гражданской войны и наших побед и страданий».

Отметил: «О 1918–1920 гг. надо еще писать и писать лучше. Вот об этом мы при встрече и поговорим и что-нибудь придумаем…»

Придумал, когда неожиданно для авторов письма приехал к ним в Подкущевку и уговорил ветеранов начать работать над книгой воспоминаний, сам же пообещал написать вступительную статью.

Увы, книга не вышла. Через два года Шолохов узнал — одного из авторов письма арестовали: «враг народа». Пришлось биться за его освобождение. И добился своего.

Поездка на Кубань обогатила впечатлениями. Незаметно-незаметно, а художественная палитра пополнялась при встречах-беседах новыми красками. Они легли на полотно седьмой части «Тихого Дона». Здесь, к примеру, появился лукавый рассказ о том, как Прохор искал на Кубани — при отступлении — лекарство для своей благоприобретенной хворости: «Какой-то бывалый казак посоветовал ему лечиться отваром из утиных лапок». С той поры Прохор, въезжая в хутор или станицу, спрашивал у первого встречного: «А скажите на милость, утей у вас тут водят?» И когда недоумевающий житель отвечал отрицательно, ссылаясь на то, что поблизости нет воды и уток разводить нет расчета, — Прохор с уничтожающим презрением цедил: «Живете тут: чисто нелюди! Вы небось и утиного кряку сроду не слыхали! Пеньки степовые!»

Появились и приметы Новороссийска при описании последних дней разгромленных белогвардейцев: «Соленый, густой, холодный ветер дул с моря. Запах неведомых чужих земель нес он к берегу. Но для донцов не только ветер — все было чужое, неродное в этом скучном, пронизанном сквозняками, приморском городе…»

Какая радость: ко дню рождения Шолохова родился сын! Назвали Михаилом. С утра потянувшиеся с поздравлениями соседи отмечали: три мужчины в этой семье — майские. После доброго стакана с хмельным гости сыпали присказками: «Дай Бог вспоить, вскормить, на коня посадить!»

Вскоре отцу припомнилась, видимо, и другая: «У кого детки, у того и бедки». Он даже Левицкую известил: «Мишка мой тягчайше заболел воспалением кишечника. Докторов в Вёшках нет (детских тем паче), и моя Мария Петровна жестоко перетрусила и перестрадала. Сейчас только что поправилась и снова схватила простуду. Не спит, просыпается каждые полчаса…»

Из Москвы — одно за другим — пришли два извещения: прибыть к Сталину и обеспечить Гослитиздату выход иллюстрированного «Тихого Дона».

…Знакомый кремлевский кабинет. С его первого посещения вёшенец начинает создавать еще одну свою книгу — о спасении Дона. Теперь Сталин согласился разобраться с предложениями, как увеличить урожайность. Шолохов и соратники по райкому убедили его, что голодные годы — один за другим — прижились на Дону. В кабинете, кроме Сталина, Молотов, Каганович, Орджоникидзе и нарком земледелия. Этот мощный синклит благословил проект постановления «О мерах обеспечения устойчивого урожая в засушливых районах юго-востока СССР».

…Издательство готово свалить на Шолохова ответственность за то, что художник срывает подготовку престижного иллюстрированного издания второй книги «Тихого Дона». Шолохов действительно сам привлек в качестве иллюстратора ростовского скульптора и художника Сергея Королькова. Он обратил на него внимание, когда узнал, что художник, давно влюбившийся в роман, создал к нему множество эскизов. Они покорили придирчивого писателя тончайшим знанием всего казацкого быта: седло — так казацкое, шашка — казацкая, курень — так донской.

Шолохов шлет ему письмо: «Дорогой Королек! Не подводи, пожалуйста. Крайне необходимо дать рисунки ко 2-ой кн. в ближайшее же время, т. к. 1-ая книга выходит в июле и нежелательно, чтобы в выходе книг был разрыв…»

В жизни Шолохова столь значимые события, однако же вдруг опасно вторгается суетная политика.