– Какой отшельник?

– Его звали Овид.

– Овид! – воскликнул Учитель.

Обратившись к членам Совета, он спросил:

– Не тот ли это новообращенный, который исчез два года назад?

– Вполне возможно, – откликнулся Иисус. – Он хорошо знает Кумран.

Через несколько минут Езекия принес треногую жаровню с горящими углями, на которые положил небольшие поленца. Затем он раздул огонь с помощью веера из перьев коршуна. Взвилось пламя, и Езекию попросили покинуть залу.

– Попробуй погасить огонь, – сказал Учитель Иисусу.

Иисус сложил ладони и, наклонив голову, встал перед огнем. Затем он протянул руки над жаровней ладонями вверх, словно совсем не чувствовал жара. Пламя заколыхалось, уменьшилось и совсем погасло. Иисус поднял голову. Члены Совета приуныли. Взгляд Учителя был неподвижен, Иисус это отметил, так как все время смотрел на него.

– Хочешь ли ты что-нибудь сказать? – наконец спросил Ефраим.

– Да. Мне кажется, мы пренебрегаем главным.

– И что же главное?

– Явления, которые вы здесь разбираете, представляют собой лишь ничтожную долю выражения могущества Господа.

Учитель сбросил с себя оцепенение и спросил:

– Ты полагаешь, что приобщился к могуществу Господа?

– Если это не могущество Демона, то чье же еще? – произнес Иисус с горечью в голосе.

Он ни о чем не просил, он не допустил ни малейшей оплошности, а над ним устроили судилище. Он мысленно сравнил членов Совета ессеев и духовенство Храма. Впервые Иисус ощутил, как он далек от иудеев.

– Как ты объяснишь, – продолжил допрос Учитель, – что никто из нас не обладает силой, равной твоей? Неужели ты лучше нас?

– Я не вправе судить о ваших отношениях со всемогущим Богом. Власть, которую вы мне приписываете, излишня: она не нужна для почитания Господа. Хочу сказать, что я не претендую на исключительность.

– Тем не менее, – настаивал Учитель, – у тебя есть власть, а у нас ее нет.

Так вот кем на самом деле был Учитель Справедливости! Завистливым старикашкой! Иисус бросил на Иоканаана ледяной взгляд. Кумран! Цитадель лицемеров, обыкновенных болтунов, озлобленных себялюбцев!

– Возможно, – сказал Иисус, с холодной решительностью глядя в глаза Учителю, – Господь выбрал меня, чтобы показать ничтожную долю своего могущества.

Эта фраза задела всех за живое. Члены Совета вскочили с мест.

– Иисус, неужели ты веришь, что тебя избрал сам Бог?

– Я не знаю, так ли это. И не собираюсь чваниться своими способностями, и никогда не выставлял их напоказ. Вы обнаружили их случайно. Но кто я такой, чтобы отказывать Господу в праве выбрать меня?

– Только пророки могли делать то, что делаешь ты, – мечтательно сказал Ебенезер. – Ты пророк?

– Я не знаю, пророк ли я. Я сюда пришел, чтобы изучать Книги. Но разве сами пророки знали, что они пророки? Они себя так никогда не называли.

Разве теперь взгляды членов Совета Кумрана не стали похожи на взгляды недоверчивых животных? Не походили ли судьи на шакалов, которых ночью удерживает на расстоянии только огонь?

– Господь обращается к тебе во время твоих… медитаций? – спросил Ефраим.

– Разве он не присутствует в самом слове? Разве я не говорил, что слова утекают из моей головы?

– Вне всякого сомнения, из твоей головы слова утекают, но это не значит, что Господь не может с тобой говорить. Он передал тебе послание?

Судьи перестали скрывать свои страхи.

– Вы спрашиваете, – медленно произнес Иисус, – не сообщил ли он мне, что я Мессия? Я ведь прав?

И сразу же по помосту, где сидели члены Совета, пробежал глухой ропот, а Учитель беспокойно заерзал на скамье.

– Будь осторожнее! – вскричал он. – Во имя всемогущего Бога, взвешивай свои слова!

Иисус решил идти до конца.

– Жидкость пролилась на мое чело.

Помазание! Катастрофа и землетрясение! Помазание, которое служит отличительным знаком Мессии! В глазах всех членов Совета читался неподдельный страх. Учитель вытянул жилистую шею в сторону Иисуса и сурово нахмурил брови. Ебенезер попросил, чтобы в залу принесли несколько кувшинов с водой. У всех пересохло горло. Оно стало суше пергамента, на котором ессеи бесконечно переписывали тексты, да и волосы на их телах высохли до такой степени, что могли воспламениться от малейшей искры.

– Предлагаю перенести заседание, – сказал Ебенезер, но никто даже не услышал его слов во все нараставшем шуме.

– Так вот какой прием они оказывают Мессии! – пробормотал Иоканаан.

Члены Совета спрашивали друг у друга, следует ли продолжать переписывать Книги, надо ли готовиться к жатве, стоит ли собрать все сообщество, и не обращали никакого внимания на Иисуса, если не считать нескольких недоброжелательных взглядов, брошенных украдкой.

– Ты можешь идти, – сказал ему Учитель.

Но Иисус даже не шелохнулся. Учитель повторил приказ. Иисус опять пропустил его мимо ушей. Он рассматривал это сборище обезумевших стариков с нескрываемым презрением.

– Чего ты хочешь? – крикнул Учитель, не на шутку обеспокоенный такой невозмутимостью.

Члены Совета, охваченные страхом, стояли на помосте, сбившись в кучу и повернувшись лицом к тому, кто для них был Мессией, словно на несчастных направил свой кинжал разбойник.

– Я хочу вам сказать, что слово Господа – живое и оно не записано в ваших свитках, – произнес Иисус с вызовом. – Я хочу вам сказать, что вы не можете знать, наступит ли конец света, поскольку вам не дано проникнуть в замыслы Господа. Я хочу вам сказать, что вы предали свой народ. От Кумрана нет никакой пользы, – добавил он, и его голос дрожал от ярости.

– Наглец! – возопил Учитель.

– Если вы оказываете такой прием тому, кто может быть Мессией, то как вы будете встречать Его истинного Посланца?

Иисус повернулся и направился к двери.

Он дошел до утеса, горделиво возвышавшегося над всеми скалами правого берега. Казалось, темно-синее небо растворилось в Мертвом море, усеяв его черные воды осколками ляпис-лазури. Затем бесплодные воды выпили эти крошки, упавшие с неба, и на землю опустилась ночь. Иисус услышал шаги. Он знал, что это Иоканаан.

– Что за мертвый край! – прошептал он. – Как же надо ненавидеть жизнь, чтобы поселиться здесь!

– Тебе надо немедленно уходить, – сказал Иоканаан, положив рядом с Иисусом дорожный мешок и посох. – Здесь еда и питье.

Иисус кивнул.

– А я уйду отсюда завтра, – добавил Иоканаан.

Что станет с Иоканааном вдали от этой цитадели, которой он посвятил свою молодость?