В операционную просочился Антон, подключивший ко мне какие-то датчики. На него я и вовсе слов не тратил. Ему не важны наука, тот мир или я. Вообще никто не важен, кроме него самого, а интересы его шкуры сейчас связаны с выполнением приказов.

Потом Антон ушел — с ним в операционной было тесно, он наверняка готовился следить за всем из другого зала. Охранников тоже выгнали в коридор, а вот Громов и Сергей остались, они наблюдали за происходящим из угла комнаты.

Таня настроила лампу, и теперь меня слепил яркий свет. Я почувствовал укол в правую руку, потом — второй. Руку Таня отвела в сторону с помощью специального крепежа на столе, чтобы ей удобнее было работать. Скоро анестетик подействовал, и я почти не чувствовал свою руку — совсем как тогда, когда ее еще не было. Как будто я снова потерял ее.

От этого было страшнее, чем я ожидал. Хотелось делать хоть что-то: снова пытаться образумить Таню или даже просить о пощаде… Но это ничего не изменило бы, разве что я почувствовал бы себя еще большим идиотом. Я до последнего надеялся, что Таня одумается сама. Она ж неплохой человек по большому счету, добрый даже!

Однако этого добра оказалось недостаточно, чтобы вернуть ее к реальности. Для нее как будто существовало строгое разделение: обычная жизнь отдельно, а интересы Мира Внутри — отдельно. Они выше всего. Ради них можно пожертвовать кем и чем угодно. И пофиг ей и всем остальным, что теперь я никогда не найду Рэдж, они изначально не верили, что это возможно, для них она так и осталась мертвой старухой. У них даже не было острого желания остановить Крысиного Короля. Изучить его — да, а если не получится, лучше держаться от него подальше. Так что вся эта сказочка про благородных охотников, про людей, защищающих свой мир, — это для отвода глаз. На первом месте всегда оставался личный интерес, у каждого свой.

Таня доказала, что я прав, когда сделала первый надрез, пока еще неглубокий, на запястье. Не из-за осторожности, просто такой у нее был план. Как бы она ни сочувствовала мне, если вообще сочувствовала, скальпель она держала твердо и уверенно.

Из надреза струей пролилась кровь — густая, вишневая, самая обычная. Человеческая кровь, которая не шипит, не растворяет металл и не превращается в танцующего жирафа. Потому что моя правая рука — это просто, ять, рука, даже если я получил ее мистическим способом!

И вот ведь какое дело… Когда все это началось и меня привязали к столу, я боялся. И когда Таня делала мне уколы, я боялся, мне едва удавалось сдержать дрожь. Но теперь, когда все началось и обратного пути уже не было, я вдруг перестал бояться.

У меня не было для этого объяснения, потому что для такого бесстрашия не нашлось причин, мое положение оставалось столь же бедственным, как раньше. И все же в глубине души уже появилась уверенность, что они, мои пленители, допустили ошибку и теперь поплатятся за нее. Может, все и прошло по их плану, однако по ним это ударит больнее, чем по мне. Сердце перестало бешено колотиться, я чувствовал абсолютный покой — давно такого не было.

Я больше не смотрел, чем там занята Таня. Я смотрел только прямо перед собой — на слепящий свет лампы, из-за которого казалось, что в мире есть только я и сияние. Боли в правой руке я не чувствовал, но ощущал сквозь онемение прикосновения и слышал, как кровь льется на пол.

— Остановитесь, — только и сказал я. — Пока еще не поздно, пока это можно остановить.

— Очень загадочно, — рассмеялся Сергей. — Но тут, брат, не любая таинственность в цене, ею одной ты ничего не изменишь.

— Что же будет, если мы продолжим? — поинтересовался Громов.

— Вам останется только принять последствия.

Это говорил я, но как будто и не я. Осознавая, что мои слова звучат странно и наивно, я все равно произносил их. Предчувствие, что сейчас все изменится, с каждой секундой лишь нарастало.

— К сожалению, вы не в том положении, чтобы… — начал было Громов, но запнулся, а потом заговорил с заметным раздражением: — Татьяна, да не поддавайтесь вы, бога ради! Пусть говорит себе что угодно, что еще ему остается! А если он вам настолько мешает, закроем ему рот, вы только продолжайте!

Однако Таня не продолжила, а секундой позже до меня донесся незнакомый звук — тихий и настолько жуткий, что от него мороз шел по коже. Я никогда не слышал его прежде, но больше всего он напоминал звук стремительно ломающихся костей.

Тут уж я перевел взгляд на Таню, не мог иначе. Она все еще стояла рядом со мной, а точнее, она застыла рядом со мной. Не остановилась, а замерла в движении, да еще и в весьма неудобной позе: наклонилась вперед, рука со скальпелем тянется ко мне, рот чуть приоткрыт. И все, никаких больше изменений! Глаза распахнуты от ужаса, на губах заметна слюна, и звук, тот самый звук, от которого хочется бежать, доносится откуда-то из глубины ее тела.

Кажется, прошла целая вечность, прежде чем я сообразил: она просто не может двинуться. Таня была жива, она осталась в сознании, и все равно она не управляла собой.

Это