мне лишь презрение. Даже когда она ушла, я не обрела надежду, что когда-то это изменится. Для меня не было места ни в Ирии, ни в Пекле. Я всегда была одна, даже когда заняла место хозяйки Бала и цари и императрицы склоняли передо мной головы. Я перестала ждать, что это изменится.

– Теперь ты не одна, – мягко сказал Матвей, тщетно пытавшийся понять, к чему она вела. Неужели она наконец-то вспомнила? И если да, то что будет дальше? Собиралась ли она…

Фаина снова открыла рот, и он остановил себя.

– Я верила, что навсегда потеряла свое прошлое. Однако теперь вижу, что Марене так и не удалось полностью лишить меня памяти. Мой дом в Ирии – олицетворение того, о чем мы всегда мечтали и что я надеялась обрести с любимым при жизни, чтобы вспоминать после смерти, – говорила она, с печалью глядя куда-то вдаль. Матвей не осмелился взять ее за руку или что-то сказать. – Мои слова использовали против меня. Позволили ему вернуться ко мне, как я просила, и подарили надежду, а затем отняли. После этого боги решили проводить ежегодное торжество в честь чуда бессмертной любви, которым наделили некоторых людей, включая меня. Но я бы никогда не стала на нем гостьей. Моим вечным наказанием было смотреть на тех, кто имел то, что я потеряла.

– Бал был твоим наказанием, – повторил Матвей. Его переполнял бессильный гнев на неведомые силы за то, что его любимая женщина пережила столько боли.

– Он – величайшее творение древних богов, – с горькой усмешкой сказала Фаина. – Торжество любви над смертью – что может быть прекраснее… Моя мечта просто стала его частью. Мне кажется, что в какой-то момент я начала искренне восхищаться этой задумкой. Бал всегда проходил роскошно, и люди, посещавшие его в первый раз, были так счастливы. Они и не надеялись больше увидеть любимых после смерти. А теперь получали награду за силу своих чувств.

Фаина перевела на него взгляд, и на ее губах появилась едва заметная грустная улыбка.

– Моего любимого звали Матвей. Он был потомком Перуна, а прозвище у него было Рокотов.

Она говорила совсем тихо, но слова оглушили его.

– Сперва я принимала как данность, что хозяином Бала мог стать именно продолжатель рода верховного бога. Но затем вспомнила о пути перерождения, а еще, что каждый из его потомков, пройдя по этому пути, в конце концов возвращался обратно в семью. Он ничего не помнил и мог носить другое имя, но выглядел так же, сколько бы лет ни прошло с момента его первой смерти.

Впервые за время рассказа она посмотрела на него без отчаяния, но с какой-то робкой надеждой. Матвей вдруг понял, что не может пошевелить даже пальцем; не может вздохнуть, потому что легкие будто сжало в тисках, и ее присутствие было единственным, что сохраняло в нем жизнь.

– Матвей, я думаю, что после смерти ты отправился по этому пути, чтобы в будущем у нас был шанс встретиться и узнать друг друга заново. Я и представить не могла… Видишь ли, этот путь – единственный, над которым нет власти ни у Марены, ни у меня, ни у господствующих сейчас сил. Он такой же древний, как сама жизнь. Ступить на него я не могла, но ты не представляешь, как долго я искала тебя по всему царству.

Она протянула руку и взяла его в свою, и Матвей смутно отметил, как она дрожала.

– Когда я поняла, что именно ты будешь следующим хозяином, и увидела твое лицо, то ничего не почувствовала. Но затем…

– Я поцеловал тебя, – машинально закончил он.

Она погладила его руку большим пальцем.

– Ты сделал гораздо больше. Ты восхищал меня своими знаниями и отсутствием страха перед смертью. А потом наступил Бал, и наши души узнали друг друга. Ты был так добр ко мне, а я разглядела тебя по-настоящему только в наше первое утро, потому что когда-то мечтала проснуться рядом с тобой, проведя вместе целую ночь. Я узнаю твое лицо и твой голос и теперь понимаю, почему в твоем присутствии мне всегда было так спокойно. Это похоже на возвращение домой, которое я и не надеялась совершить, Матвей. Прости, что я не рассказала все тебе тем же утром. Я не знала, сколько ты помнишь, вспомнишь ли меня вообще, но потом ты увидел меня в этой одежде и назвал красавицей, совсем как раньше. А «Фая» – именно ты дал мне это ласковое имя, когда мы в первый раз были вместе и когда я поняла, что стала твоей навсегда. И вот наконец этот сон… – Она опустила глаза на его футболку. – Ты пошел на битву и был ранен, но заключенная мной сделка спасла тебя от смерти. Всего на несколько дней, как выяснилось после. Я испугалась, что тебя снова пытаются забрать у меня, но опасения оказались ложными. Теперь я это знаю.

Она подняла его руку, чтобы поцеловать костяшки пальцев, и, зажмурившись, прижала ладонь к своей щеке. С трудом сдерживая дрожь, раздираемый противоречивыми чувствами, главным из которых оставалась любовь к этой девушке, Матвей осмелился заговорить лишь минуту спустя.

– Поэтому я не забыл Бал? – спросил он, сразу вспомнив о чувстве, охватившем его при их первом поцелуе у камина. Уже тогда он не хотел отпускать ее от себя. А ее имя, звук которого так приятно ощущался на языке? Она только что объяснила ему все, но это было еще сложнее и невероятнее, чем сама идея Бала любви.

– Думаю, что да, – ответила Фаина ломким голосом, опуская его руку на стол, но не разжимая пальцев. – А я не могла забыть о тебе и начала вспоминать прошлое. Мы снова встретились, и наша связь оказалась сильнее смерти и проклятия. Вот почему тебе снятся сцены из прошлого.

Связь. Совсем как при постановке диагноза, разум Матвея собрал воедино все, что он знал о ней и что помнил и чувствовал. Их танец на Балу и первый поцелуй. Ее постоянное присутствие в его мыслях, тоску и беспокойство при виде ее страданий; облегчение, когда в то утро она осталась и назвала свое имя; покой, когда была рядом; абсолютное наслаждение, которое он ощущал, пока целовал ее, пока они занимались любовью – словно их тела были созданы друг для друга. Счастье видеть ее рядом. Все это было реально и было больше, чем страсть и любовь, чем все, что могло вместить его сердце. Фаина была права. Он как будто вернулся домой после долгого путешествия.

Матвею приходилось слышать о реинкарнации, но он всегда предоставлял возможность