Так оно и случилось.

— Боже мой? Что случилось, Андре? — воскликнула королева, повернувшись к мадмуазель де Таверне. — У вас какое-то несчастье?

— Ваше величество, я решила покинуть двор: мне необходимо снова вернуться в уединение, не говорите мне, что я нарушаю свой долг перед вами.

— Вы свободны, — с горечью отвечала королева, — но я была с вами достаточно откровенна для того, чтобы и вы были откровенны со мной. Храните ваши тайны, мадмуазель, и будьте счастливы вдали отсюда, как были счастливы здесь. Запомните одно: моя дружба не покидает людей, несмотря на их капризы, и вы не перестанете быть для меня другом. А теперь идите, Андре, вы свободны.

Андре сделала придворный реверанс и направилась к выходу. Когда она была уже у дверей, королева окликнула ее.

— Куда же вы едете, Андре?

— В аббатство Сен-Дени, — отвечала мадмуазель де Таверне.

— В монастырь! О, это прекрасно, мадмуазель!

Андре воспользовалась разрешением королевы и исчезла.

Она и в самом деле приехала в дом своего отца, где, как и ожидала, нашла Филиппа.

Андре объявила ему, что она оставила службу у королевы, что ее отставка принята и что она поступит в монастырь.

Филипп всплеснул руками, как человек, получивший неожиданный удар.

— Скажите: в чем же вы упрекаете королеву?

— Королеву ни в чем не упрекают, Филипп, — холодно ответила молодая женщина.

— Это не объясняет мне, сестра, — принужденно ответил молодой человек, — из-за чего у вас произошло столкновение с королевой.

— Клянусь вам, что никаких столкновений не было. Наверно, это у вас были с ней столкновения, Филипп, коль скоро вы ее покинули? О, как же неблагодарна эта женщина!

— Нужно простить ей, Андре. Лесть испортила ее, но, в сущности, она добра.

— Интересно знать, что дала служба у великих мира сего вам, который их так любит! Филипп опустил голову.

— Пощадите меня, — сказал он. — Великие мира сего были для меня лишь существами, мне подобными, и я любил их: Бог велел нам любить друг друга.

— Филипп! — произнесла она. — На земле никогда не бывает так, чтобы любящее сердце ответило именно тому, которое любит его; те, кого мы выбираем, выбирают других!

Филипп поднял свое бледное лицо и с изумлением поглядел на сестру.

— Почему вы говорите мне это? К чему вы клоните? — спросил он.

— Ни к чему, ни к чему, — великодушно отвечала Андре, которая отступила перед мыслью о том, чтобы пуститься в излияния и откровенности. — Я получила удар, брат. Думаю, что мой рассудок пострадал; не обращайте на мои слова никакого внимания.

— Однако…

Андре подошла к Филиппу и взяла его за руку.

— Довольно об этом, мой горячо любимый брат! Я пришла попросить вас отвезти меня в монастырь: я выбрала Сен-Дени; я не хочу приносить обетов, не волнуйтесь. Это случится позже, если понадобится.

Филипп знал по опыту, что большим душам довольно их самих, и он не стал тревожить душу Андре в убежище, которое она для себя выбрала.

— Когда и в котором часу вы хотите уехать? — спросил он.

— Завтра... или даже сегодня, если еще есть время.

— Я буду готов, когда вы меня уведомите, — произнес он.

Мы видели, что, прежде чем принять Андре, королева читала записку графини де ла Мотт и что она улыбалась.

Эта записка, вместе со всевозможными изъявлениями уважения, заключала в себе только следующие слова:

«…и Вы, Ваше величество, можете быть уверены, что ему будет предоставлен кредит и что товар будет доставлен непременно».

Итак, королева улыбнулась и сожгла записочку Жанны. Когда она немного помрачнела, побывав в обществе мадмуазель де Таверне, появилась г-жа де Мизери и доложила, что господин де Калон ожидает чести быть принятым ею.

Он был красив, высок и отличался благородными манерами; он заставлял смеяться королев и плакать — своих Любовниц. Вполне уверенный, что Мария-Антуанетта вызвала его к себе по срочному делу, он вошел, улыбаясь.

Сначала королева поговорила с ним о сущих пустяках.

— А есть ли у нас деньги, мой дорогой господин де Калон? — наконец спросила она.

— Деньги? — воскликнул де Калон. — Ну, конечно, есть, они всегда у нас есть!

— Великолепно! — отозвалась королева. — Я никогда не видела человека, который отвечал бы на вопрос о деньгах так, как отвечаете вы. Вы несравненный финансист!

— Какая сумма нужна вашему величеству? — спросил Калон.

— Пятьсот тысяч ливров, — отвечала она.

— Ах, ваше величество, как вы меня испугали! — воскликнул он. — Я думал, что речь идет о настоящей сумме!

— Так, значит, вы можете…

— Конечно!

— И так, чтобы король не…

— Ах, нет, это совершенно невозможно: все счета я ежемесячно представляю королю, но не было случая, чтобы король просмотрел их, чем я весьма горжусь!

— Когда я смогу рассчитывать на эту сумму?

— А когда она понадобится вашему величеству?

— Только пятого числа следующего месяца.

— Предписание о выдаче денег по счетам будет сделано второго. Деньги вы получите третьего.

— Спасибо, господин де Калон!

— Для меня самое большое счастье — это угодить вашему величеству. И я умоляю ваше величество никогда не церемониться с моей кассой. Это доставит чисто эгоистическое удовольствие вашему генеральному инспектору финансов!

Не успел де Калон пройти галерею, чтобы вернуться к себе, как чья-то торопливая рука поскреблась в дверь будуара королевы.

Появилась Жанна.

— Он здесь, — объявила она.

— Кардинал?.. — спросила королева, несколько удивленная словом «он», которое, будучи произнесено женщиной, означает многое.

Она не договорила. Жанна уже ввела к ней де Роана и удалилась, украдкой пожав руку своему покровительствуемому покровителю.

Оставшись один, в трех шагах от королевы, он весьма почтительно приветствовал ее так, как того требовал этикет.

Королева, видя эту исполненную такта сдержанность, была тронута; она протянула руку кардиналу, который до сих пор еще не поднял на нее глаз.

— Мне доложили об одном вашем поступке, который совершенно загладил вашу вину, — сказала она.

— Позвольте мне, — сказал принц, дрожа от непритворного волнения, — заверить вас, что вина, о которой говорит ваше величество, могла бы обрести смягчающие обстоятельства, если бы между вами и мною было произнесено хотя бы одно слово объяснения.