— Хорошо, ваше величество, все будет сделано так, как вам угодно.

Она прижала к себе футляр, позаботившись о том, чтобы под накидкой не проступали очертания коробки, и села в карету со всем рвением, какого требовала в этом деле августейшая соучастница.

Прежде всего, повинуясь приказанию, Жанна велела отвезти ее к себе, затем отослала карету г-ну де Роану, чтобы ничем не выдать тайну кучеру, который привез ее. После этого она велела раздеть себя и надеть костюм, менее элегантный и более подходящий для ночной экскурсии.

Камеристка быстро одела ее и заметила, что она была рассеянна и задумчива, — она, обычно такая падкая на любые знаки внимания любой придворной дамы.

Внезапно она повернулась к камеристке.

— Идите, Роза, — сказала она.

Камеристка вышла, а графиня де ла Мотт продолжала свой внутренний монолог.

«Какая сумма! Какое богатство! Какая прекрасная жизнь, и все это счастье, весь блеск, который доставляет такая сумма, заключены в маленькой змейке из драгоценных камней, сверкающей в футляре!»

Она села на софу; брильянты обвивали ее запястье, голова у нее горела, полная смутных мыслей, которые порой ужасали ее и которые она гнала от себя с лихорадочным упорством.

Прошел час в безмолвном и пристальном созерцании таинственной цели.

Затем она медленно поднялась, бледная, как вдохновенная жрица, и позвонила камеристке.

Было два часа ночи.

— Найдите мне фиакр, — приказала она, — или хоть телегу, если нет других экипажей.

Служанка нашла фиакр, дремавший на старой улице Тампль.

Графиня де ла Мотт села в фиакр одна, отослав камеристку.

Десять минут спустя фиакр остановился у дверей памфлетиста Рето де Вилета.

Результат ночного визита к памфлетисту Рето де Вилету обнаружился только на следующий день, и вот каким образом.

В семь часов утра графиня де ла Мотт передала королеве конверт, в котором находилась расписка ювелиров. Документ был составлен в следующих выражениях:

«Мы, нижеподписавшиеся, признаем, что получили во владение брильянтовое ожерелье, первоначально проданное королеве за сумму в миллион шестьсот тысяч франков; брильянты не были приняты ее величеством королевой, которая возместила нам убытки, понесенные нами в хлопотах и издержках, отказавшись от суммы в двести пятьдесят тысяч ливров, полученных нами из рук в руки.

Подписано: Бемер и Босанж».

Королева, наконец успокоившаяся, заперла расписку в шифоньерке и больше об этом не думала.

Но, в странном противоречии с этой распиской, два дня спустя ювелиры Бемер и Босанж приняли у себя кардинала де Роана, который нанес им визит и который не избавился от тревоги по поводу первого взноса, о коем условились продавцы и королева.

Де Роан застал Бемера дома, на набережной Л'Эколь. С самого утра, когда наступил последний срок платежа, будь то задержка или же отказ, в стане ювелиров должна была бы быть тревога.

Однако все в доме Бемера дышало покоем, и де Роан был счастлив встретить хороший прием у слуг и видеть круглую спину и виляющий хвост домашней собаки. Бемер принял своего знаменитого клиента с выражением удовлетворения.

— Так вот, — произнес кардинал, — сегодня последний срок платежа. Значит, королева заплатила?

— Нет, ваше высокопреосвященство, — отвечал Бемер. — Ее величество королева не могла отдать деньги. Вам известно, что господин де Калон получил от короля отказ. Об этом говорят все.

— Да, об этом говорят все, Бемер. Именно этот отказ и привел меня к вам.

— Но, — продолжал ювелир, — ее величество королева поступила превосходно, с полной готовностью. Не имея возможности заплатить, она гарантировала этот долг, а большего мы и не просим.

— А-а! Тем лучше! — воскликнул кардинал. — Вы говорите, гарантировала долг? Это прекрасно… Но... каким образом?

— Вчера вечером мы через весьма таинственного курьера получили от королевы письмо.

— Письмо? Вы, Бемер?

— Или, вернее, признательность в законной форме.

— Посмотрим! — произнес кардинал.

— Я показал бы вам этот документ, если бы мы с моим компаньоном не поклялись не показывать его никому.

— Но почему же?

— Потому что это условие поставила нам сама королева, ваше высокопреосвященство. Таким образом, вы можете судить, что ее величество просит нас соблюдать тайну.

— Королева признала долг?

— По всем правилам и надлежащим образом.

— И она обязуется заплатить…

— Пятьсот тысяч ливров — через три месяца, остальное — через полгода.

— А... проценты?

— О, ваше высокопреосвященство! Их обеспечивает одно слово ее величества. «Заключим эту сделку, — говорит добрая государыня, — заключим эту сделку между нами, между нами!» Вы прекрасно понимаете смысл этих слов:

«Раскаиваться вам не придется». И она подписывается! Вы сами видите, ваше высокопреосвященство, что с этих пор для моего компаньона, как и для меня, это дело чести.

— Теперь я спокоен за вас, господин Бемер, — произнес очарованный кардинал, — а другое дело отложим на ближайшее будущее.

Он пошел к карете, сопровождаемый почтительными обитателями всего дома.

А теперь мы можем сорвать маску. Статуя не останется под покрывалом ни для кого из зрителей. Зло, причиненное Жанной де ла Мотт своей благодетельнице, понял каждый, увидев, что она нанимает перо памфлетиста Рено де Вилета. Ювелиры больше не тревожатся, королеву , больше не мучает совесть, кардинала больше не беспокоят сомнения. Три месяца отпущено на совершение кражи, на совершение преступления. Через три месяца зловещие плоды созреют достаточно для того, чтобы их сорвала злодейская рука.

Жанна возвратилась к де Роану — тот спросил ее, каким образом удалось королеве умерить требования ювелиров.

Графиня де ла Мотт ответила, что королева сделала ювелирам тайное признание; что они уговорились хранить тайну, что королеве, коль скоро она платит, из-за одного этого совершенно необходимо все скрывать, и что она тем более вынуждена это делать, раз она просит кредита.

Кардинал согласился, что она права, и тут же спросил, помнят ли еще о его благих намерениях.

Жанна нарисовала такую картину признательности королевы, что де Роан пришел в восторг, и это был восторг влюбленного в гораздо большей степени, чем подданного, восторг гордости в гораздо большей степени, чем преданности.

Доведя разговор до желанного конца, Жанна решила спокойно вернуться домой, договориться с каким-нибудь скупщиком драгоценных камней, продать ему брильянтов на сто тысяч экю и отправиться в Англию или в Россию — в свободные страны, где она сможет роскошно жить на эти деньги лет пять-шесть, а потом безбоязненно начнет продавать выгодно, в розницу, оставшиеся брильянты.