– Скорее! – торопит нас Самсон и сажает Фебу на своего коня.

Райф уже на полквартала впереди, ведет за собой Балиуса, а тело моего брата лежит в седле, привязанное ремнем.

– Дональд…

– Если она жива, то и ее лев жив. Убираемся отсюда, Ферн, это приказ.

Волной Иммрала я перебрасываю Амину на спину ее лошади, вскакиваю в свое седло и пускаю Лэм галопом. Но я не спешу за Самсоном. Я должна сначала сделать кое-что еще. Не обращая внимания на крики Самсона, я разворачиваю Лэм и огибаю трейтре. Он следит за мной, его тело движется, чтобы не упустить меня из виду. Я смотрю вокруг, я ищу. Я не могу предать друга.

Постукивают по мостовой когти, я оглядываюсь на трейтре. Он как-то странно царапает асфальт, он, похоже, засмеялся бы, имейся у него рот. И обхватывает что-то хвостом. Голова Рамеша.

Мы с трейтре смотрим друг на друга, оценивая. Я отчаянно стараюсь побороть мигрень. Мне просто необходимо сдерживать боль столько времени, чтобы сообразить, как доставить Рамеша в безопасное место. Мысль о том, что он останется вот так, брошенным на улице, невыносима.

– Верховный маг, – говорю я, рассчитывая выиграть время. – Значит, это ты присылал мне сообщения?

Трейтре наклоняет голову вбок, слушая, понимая, хотя и не может ответить.

– Мне всегда хотелось понять, кто может быть настолько жесток, чтобы издеваться над другими, рассказывая об убийстве их матерей. Но теперь я вижу тебя и ничуть не удивляюсь. Ты просто создан из жестокости, ведь так? Ты сама жестокость.

Лэм дрожит. Я не могу допустить, чтобы она пострадала. Но трейтре не выказывает интереса к лошадям, только к рыцарям. И прямо сейчас он вроде бы ждет, что еще я скажу.

– Могу поспорить, твой хозяин не знает, что ты связывался со мной, так? Могу поспорить, он бы здорово взбесился, если бы узнал об этом, потому что я обладаю Иммралом.

Трейтре оглядывается по сторонам, и я понимаю: он хочет удостовериться в том, что его сотоварищи мертвы. И снова скребет когтями асфальт. Он пытается что-то сказать, но я не склонна пытаться понять его.

– Я постараюсь сообщить ему об этом, когда в следующий раз его увижу.

Огромная золотая голова слегка покачивается, тело напрягается, готовясь к атаке. Я тут же спешиваюсь и говорю Лэм:

– Уходи!

Она мгновенно бросается прочь.

Голова у меня болит еще сильнее, когда я собираю всю свою энергию, чтобы взлететь над трейтре и тут же резко спикировать к земле. Монстр оборачивается как раз в тот момент, когда я подхватываю голову Рамеша и оборачиваю ее своей туникой. Я не могу думать о крови. Не могу думать о теле Рамеша, лежащем на другой стороне улице, как тряпичная кукла. Я пытаюсь двигаться, но боль в голове слишком сильна. Она меня парализует.

Я поднимаю взгляд, стараясь сосредоточиться. Трейтре нависает надо мной. Мне не сбежать.

Что-то взрывается между моими глазами, лишая меня зрения, лишая меня всех чувств, кроме яростной боли. Я могу думать только о том, что не увижу своих последних мгновений, и это еще сильнее меня злит. Я не смогла совершить правосудие над убийцей мамы – вместо этого он и меня тоже убьет. И я ничего не могу сделать прямо сейчас, чтобы остановить его. Только ждать, когда его когти рассекут мою шею или грудь. А хвост вонзится в мое тело.

Но… Ничего не происходит. Боль не утихает. Скорее, даже усиливается. Но я вроде бы не мертва, и руки у меня не оторваны. Монстр что, играет со мной?

Каждая клеточка моего тела борется со слепотой, побуждая зрение вернуться. Я помню мгновения, когда меня тошнило и я боялась, что это никогда не прекратится. Но теперь, при мысли, что я могу навсегда потерять зрение, – «А вдруг я и в Итхре тоже стану слепой? Пожалуйста, пожалуйста, нет, нет, нет…» – я бы с радостью согласилась на вечную тошноту, лишь бы вернуть глазам способность видеть.

Когда что-то касается меня, я невольно пронзительно кричу. Но это не когти. Это что-то бархатное. Лэм тычется в меня носом. Я протягиваю руку и ощущаю ее шею. Она дрожит.

– Где он, девочка? – спрашиваю я. – Рядом?

Лэм тихонько ржет, совсем тихо, и я слышу приближающиеся шаги. Я выбрасываю вперед руку.

– Это я, Ферн. – Голос Самсона чуть громче шепота.

– Он ушел? Я не вижу…

– Нет. Он прямо рядом с тобой. Но не шевелится.

– О чем ты? Надо поскорее убираться отсюда!

– Он застыл. И уже несколько минут не двигается. Я думал, это твоя работа.

Может, и моя, только инстинктивная, такая же, как в тот момент, когда я подняла воды Темзы, чтобы спасти человека. Возможно, моя сила сама включилась, спасая мне жизнь. Возможно, именно из-за этого я ослепла – из-за усилия, которое понадобилось для того, чтобы остановить монстра. Но не из-за этого же на меня навалилась эта дикая боль? Впрочем, я ведь никогда прежде не пыталась что-то сделать с такой бешеной яростью.

Не знаю почему, но я протягиваю дрожащую руку и вслепую нащупываю монстра.

– Не надо, Ферн, – предостерегает меня Самсон.

Но я должна.

Мои пальцы касаются льда, и я отдергиваю руку. Боясь даже дышать, стараясь выгнать из головы пульсирующую боль, я снова тяну руку. На этот раз, когда я прикасаюсь к холодному гладкому металлу, я не вздрагиваю. Я провожу пальцами по шее трейтре, по его замершей голове. Я не умею читать мысли, как Олли, но я ощущаю эту тварь. Я могу почувствовать инспайров, что вплелись в ткань человеческой души этой твари. Я чувствую вкус ее сущности, как это было с Дженни. Вкус острый, ядовитый, почти подавляющий, но под ним улавливаются и другие нотки. Следы домашнего уюта. Пепел давно погасшего очага. И что-то еще, дальше, глубже. Орхидеи. Я нервно отдергиваю руку. Орхидеи были любимыми цветами моей матери.

Рука Самсона обхватывает мою талию. Он мягко поднимает меня, сажает на Лэм. Поводья он вкладывает в одну мою руку, а другой я обнимаю Лэм за шею. И вдруг осознаю, что чего-то не хватает.

– Рамеш…

– Я уже забрал его. Ты правильно поступила. Не знаю, что ты сделала, чтобы заморозить эту тварь, но, пожалуйста, Ферн, не медли. Я не уверен, что мы сумеем его обогнать, если он снова оживет.

Я киваю, но, вообще-то, я понятия не имею, как именно я остановила трейтре, так что я слегка растеряна. Лэм пускается неровной рысью, а я сосредоточена на боли, терзающей мою голову. Если моя власть над убийцей мамы как-то связана с моей слепотой, то, пока я не вижу, трейтре, пожалуй, останется неподвижным. Я держу глаза открытыми, чтобы не упустить предупреждения, если зрение начнет возвращаться ко мне. Звуки и ощущения становятся острыми. Каждая тихая команда Самсона звучит в моих ушах как барабанная дробь. Каждый неверный шаг Лэм вызывает взрыв боли во всем теле. Оттого что я ничего не вижу и непрерывно тревожусь из-за монстра за нашими спинами, дорога кажется в десять раз длиннее.