– Осталось немного, – шепчет Самсон. – Рейчел, путь свободен?

Я не слышу ответа Рейчел, потому что бросила свой шлем во время схватки, но мне и без того есть о чем тревожиться. Зрение возвращается. Боль все так же сильна, как прежде, но темнота начинает рассеиваться. И это так же страшно, как полная слепота, – под этим может скрываться еще более пугающий смысл.

– Скорее, прошу!

Все слишком неопределенно; пожалуй, видеть неотчетливо даже хуже, чем не видеть вообще, потому что одновременно меня начинает подводить слух. Стук лошадиных копыт кажется мне постукиванием золотых когтей. Когда наконец со скрипом опускается мост, я от тревоги готова потерять сознание.

Но тут вокруг все взрывается шумом. Все кричат, кто-то плачет. Кто-то стонет.

– Из дагонетов только один вернулся живым!

– Почему харкеры их не заметили?

– Он приходит в себя. Олли? Олли!

Голос Олли разносится по двору, заставляя всех умолкнуть:

– Почему никто не занимается моей сестрой?

– У него шок, – говорит кто-то. – Все в порядке, Олли, успокойся…

– Посмотрите на нее!

Тишина, воцарившаяся во дворе, подобна оцепенению, охватившему мое тело. Почему он так говорит? Как я выгляжу?

Потом кто-то кричит. Должно быть, возвращается трейтре. Что, если он умудрился проскочить через мост? Как мне защитить других, если я в таком состоянии? Боль сильнее, чем когда-либо. Я не знаю, сколько еще я смогу ее выдерживать.

– Мне нужна помощь!

Я узнаю голос аптекаря Дрю. Прохладные руки снимают меня со спины Лэм и ощупывают мое лицо.

– Боже мой, – выдыхает Дрю. – Никогда в жизни не видел подобного…

Я смутно осознаю, что кричали не из-за монстра. Кричали из-за меня. Охваченная странным спокойствием, как будто я врач, осматривающий пациента, я спрашиваю:

– Что не в порядке?

– Ее глаза! – истерически вскрикивает кто-то.

Я медленно поднимаю пальцы к глазам. Из них сочится что-то теплое и липкое. Когда я отвожу руки, зрение мгновенно возвращается, я снова все отчетливо вижу. А мои пальцы красные. Кровь. Из моих глаз льется кровь.

– Раньше никаких признаков эпилепсии не было? – спрашивает чей-то голос.

– Никогда.

Это папа, он слегка хрипит.

– Она приходит в себя, – говорит Олли совсем рядом.

Мне, вообще-то, совсем не хочется открывать глаза, но теперь, когда в игру включился Олли, у меня не остается выбора. В комнате слишком яркий свет, от запаха хлорки меня тошнит, а потом и рвет – прямо на Олли.

– Хррр… – рычу я.

Передо мной возникает папино лицо.

– Как ты себя чувствуешь, Ферн?

– Гррр…

От папы воняет сигаретами, но этого не может быть, он бросил курить несколько лет назад. Гул голосов в больнице кажется болезненно громким. Я роюсь в памяти. Золотые когти. Голова Рамеша. Боль в моей голове сродни мучительной боли в сердце. Он не может умереть. Прошлой ночи не могло быть. «Дурной сон», – пытаюсь я убедить себя. Но то, что я знаю уже о снах, не позволяет утешиться.

Из-за папиного плеча выглядывает врач:

– Ей необходимо несколько дней полежать в постели, а нам нужно будет провести полное обследование. Возможно, это просто какая-то глазная инфекция, но может быть и что-то еще. Не думаю, что мы сумеем разобраться прямо сейчас. Мы могли бы оставить ее здесь, или…

– Нннммм…

Произнести слово нормально не удается. Но я не могу остаться здесь. Мой портал находится в моей спальне, а без него мне не вернуться в Аннун. Рамеш будет там. Я уверена. Это просто злая шутка. И все в ней участвовали. Они посмеются над моим потрясенным лицом и поздравят друг друга с удачей – Рамеш, Феба, Самсон, Райф… Пожалуйста, пусть это будет просто глупая выходка. Пожалуйста.

– Но мы ведь можем забрать ее домой, да, пап? – говорит Олли.

Я бросаю на него взгляд, надеясь, что он расценит его как благодарный.

– Можно, доктор? Мне бы хотелось быть рядом с ней.

Когда мы наконец добираемся до дома, папе и Олли приходится наполовину вести, наполовину толкать меня вверх по узкой лестнице. Я не знаю, о чем это больше говорит – о моем весе или об их физической форме.

– Прямо как совсем маленькая, – говорит папа, подтыкая вокруг меня одеяло, словно мне пять лет.

Я никогда в этом не признавалась, но мне нравится, когда он так делает. И меня охватывает желание не отпускать папу.

– А что случилось? Я ничего не помню, только госпиталь.

– Это твой брат. Он разбудил меня, заколотил в дверь, кричал, что с тобой что-то не так.

Он смотрит на Олли, который топчется у двери.

Олли пожимает плечами:

– Ну, наверное, это случается с близнецами.

– Как бы то ни было, – продолжает папа, – боюсь, мне пришлось взломать твою дверь, потому что ты ее заперла, милая. Сначала я не заметил ничего странного, потом включил свет, и… ох, теперь ты выглядишь намного лучше, дорогая. Но тогда… казалось, все твое лицо кровоточит. Я подумал сначала, что ты как-то исцарапалась или шрам от ожога вскрылся. И только по дороге в госпиталь я смог отереть твое лицо и понял, что кровь течет у тебя из глаз. А нос и уши в порядке. Ты хоть что-то помнишь?

Я даже слишком много помню.

– Нет, ничего.

Папа нервно смеется:

– Может, какой-то кошмар?

Ты даже не представляешь.

Он похлопывает по одеялу:

– Горячий шоколад подойдет?

– Мм…

– Сейчас.

Папа выходит мимо Олли, но тот, похоже, не спешит последовать за ним. Мой брат неуверенно смотрит на стул перед моим письменным столом, но потом явно передумывает и поворачивается, чтобы уйти.

– Погоди, – говорю я. И еще: – Спасибо.

Он пожимает плечами. Последние мгновения прошедшей ночи возвращаются ко мне, и среди прочего я вспоминаю панику в голосе Олли. Почему никто не занимается моей сестрой? Я не в том состоянии, чтобы как следует все обдумать, но позволяю себе рассмотреть вероятность того, что, может быть, Олли, в конце концов, беспокоится обо мне. Кажется предательством по отношению к Рамешу улыбнуться при такой мысли, но я не могу удержаться. Я столько долгих, горьких лет желала, чтобы брат вернулся ко мне.

Я уже готова сказать Олли, что почти уверена: золотой трейтре – тот самый, который убил нашу мать, но потом вспоминаю выражение потрясения на его лице перед тем, как монстр швырнул его в стену.