– Так ты тоже был при этом? – рассвирепел маг.

– Да. И это я привязывал его к Древу. Он так храбро прошел мимо нас прямо к нему… Словно был там совершенно один. Я сам не знаю, как все это получилось, и боюсь сейчас говорить об этом, как боялся и там, в Священной роще, но клянусь: он предложил себя в жертву от чистого сердца!

– Нет, – снова сказал Лорен, и лицо его окаменело – с таким трудом он сдерживал целую бурю чувств, бушевавшую у него в душе. – Нет, он, возможно, просто не в состоянии был понять, на что решился. О, мой король, его необходимо немедленно оттуда снять! Пока он не умер.

– Но это же его собственная смерть, Лорен! Он сам выбрал ее и принес нам в дар. Неужели ты осмелишься отнять у него право на собственную смерть? – Глаза Айлиля казались очень старыми и очень усталыми.

– Осмелюсь! – отвечал маг. – Я привел его сюда не для того, чтобы он ради нас умер.

Пора вмешаться, решил Кевин.

– Может быть, привели нас сюда и не для этого… – Кевин с трудом шевелил губами, буквально выталкивая слова изо рта и все время запинаясь. – Но я думаю, что Пол только поэтому сюда и пришел. – Господи, ведь он теряет их обоих! Сперва Дженнифер. А теперь и Пола. Казалось, что в груди у него не сердце, а сплошная рана. – И если он отправился к Древу Жизни, то сделал это сознательно. Потому, что сам так хотел. Что ж, позвольте ему умереть ради вас, раз он не может жить ради себя самого. Оставь его, Лорен. Отпусти его.

Кевин даже не пытался смахнуть текущие по щекам слезы; ему было все равно, что их видят все, а Джаэлль и вовсе не сводит с него глаз, своих холодных прекрасных глаз…

– Кевин, – тихо промолвил маг, – это очень страшная смерть. Ни один человек не может выдержать три ночи подряд… Но если он не выдержит, все его страдания будут напрасными, и смерть эта ничего не даст. Позволь же мне снять его оттуда.

– Не тебе это решать, Серебряный Плащ! – раздался голос Джаэлль. – И не ему.

Лорен обернулся; взгляд его сейчас был как кремень.

– Если я решу снять его с дерева, – сказал он, словно вколачивая в нее эти слова, – то тебе придется убить меня, чтобы этому помешать.

– Осторожнее, маг, – предупредил его Горлис вкрадчивым тоном. – Это уже попахивает предательством. Ведь наш Верховный король уже сказал свое слово. Неужели ты хочешь пойти против его воли?

«Похоже, никто из них так и не понимает, что, собственно, произошло», – думал Кевин.

– Никто тут никаких решений не принимал, кроме самого Пола, – сказал он, чувствуя себя обессилевшим. Однако ни малейшего удивления он не испытывал: ему действительно следовало бы знать, что так все и будет. – Знаешь, Лорен, по-моему, если кто-то во всем этом хоть что-нибудь смыслит, так это он. Скажи, а если он все-таки продержится три ночи подряд, дождь пойдет?

– Возможно. – Это сказал король. – Нам дикая магия не подвластна и нам ее не понять.

– Кровавая магия! – горько воскликнул Лорен.

– Дикое божество, – покачал головой Тайрнон. – И кровь, возможно, тоже прольется.

– Да только ему все равно не продержаться! – сказал Диармайд совершенно трезвым голосом и посмотрел Кевину прямо в глаза. – Ты же сам говорил, что он был болен.

Кевин рассмеялся – пронзительно и хрипло – и воскликнул с каким-то свирепым весельем, от которого ему стало еще больнее:

– Вот уж что его никогда не останавливало! Он ведь у нас упрямый сукин сын! Упрямый и мужественный!

Любовь, которой проникнуты были эти грубоватые слова, почувствовал, казалось, каждый присутствующий в зале; и к этому чувству даже Джаэлль отнеслась с должным уважением, хотя в целом смотрела на происходящее совершенно иначе, чем Лорен Серебряный Плащ, который после слов Кевина без сил рухнул в кресло и некоторое время молчал.

– Что ж, прекрасно, – вымолвил он наконец. – Ах, Кевин! Ведь отныне и до тех пор, пока существует на свете Бреннин, о нем будут слагать песни! Чем бы ни кончился его подвиг!

– Песни! – презрительно и устало отозвался Кевин. – От этих песен у вас в голове сплошная каша. – Слишком много сил требовалось ему, чтобы хоть немного заглушить терзавшую его боль, и он позволил ей захлестнуть его с головой. «Порой просто НИЧЕГО нельзя сделать» – так говорил его отец. «Ах, абба!» – думал он, утопая в пучине невыносимой душевной муки и чувствуя себя удивительно одиноким и далеким от дома.

– Мы соберемся завтра, – сказал, снова поднимаясь, Айлиль, Верховный король Бреннина. Он казался невероятно худым и высоким. – Завтра, как только взойдет солнце, я жду вас в этом зале. Посмотрим, что принесет нам грядущая ночь.

По сути дела, это был приказ расходиться. И они удалились, оставив короля одного. Но Айлиль по-прежнему сидел за столом, мысленно перебирая долгие годы своей жизни и испытывая бесконечное презрение к самому себе. И перед глазами его неотступно стоял образ того чужеземца, что принес себя в жертву на Древе Жизни вместо него, короля Бреннина, и во имя великого бога Мёрнира.

Выйдя из зала, они оказались на центральном дворе замка – Диармайд, Лорен, Мэтт и Кевин Лэйн. Все они молчали, и на лицах у них было одно и то же выражение, и Кевин был очень благодарен своим новым друзьям за то, что они рядом.

Стояла чудовищная жара; ветер со странным горьковатым запахом обжигал, точнее, сжигал кожу; солнце в небе светило сквозь тошнотворного цвета тусклую пелену. В воздухе буквально висело напряжение; атмосферное электричество покалывало кожу точно иголочками, а потом вдруг к этому странному предгрозовому ощущению прибавилось и еще кое-что.

– Стойте! – крикнул Мэтт Сорен, чей народ жил глубоко под землей, у самых корней древних гор, и хорошо знал, что может проистекать оттуда, из-под земли. – Стойте! Начинается что-то страшное!

И как раз в эту минуту далеко от столицы, на северо-западе, в ужасе вскочила на ноги Ким Форд – в висках у нее стучало так, что она почти ничего не видела, и ей казалось, что на нее надвигается нечто огромное, страшное, вызванное магическим заклятием того злого колдуна… И надвигалось оно с севера, прямо из-за домика Исанны, с той его стороны, где сейчас возился Тирф…

– Господи! – шептала Ким. – Что же это? – С трудом превозмогая сжимавшую виски боль, она взглянула на свой браслет с камнем Веллином и поняла, что Веллин не способен противостоять тому ужасному и неотвратимому, что наползало сейчас на этот мир, что давно зрело и готовилось в темном подземелье, а теперь было УЖЕ ЗДЕСЬ, СОВСЕМ РЯДОМ! Она вскрикнула, почти уничтоженная волной этого всепоглощающего ужаса…

И тут взорвалась сама крыша мира.

Далеко на севере, среди вечных льдов на целых десять миль вздымалась в небо вершина горы Рангат, хозяйки Фьонавара, в течение тысячи лет служившей тюрьмой для одного из Богов.

И вот теперь она перестала быть тюрьмой. Огромный столб кроваво-красного огня вырвался из ее недр и взлетел в небеса с таким грохотом, что слышно было даже в Катале. А видно этот огненный столб было по всей земле. Потом верхушка столба изогнулась и превратилась в огненную руку с пятью когтистыми пальцами! О да, пальцы эти были вооружены когтями и тянулись, извиваясь на ветру, к югу, словно желая дотянуться разом до всех и каждого непременно уничтожить, разорвать в клочки.