отбросив его руки, вздохнула, отступив в сторону, задумавшись, не зная, как поступить. В лесу не место беспомощному слепцу… Он заплакал, не издав ни единого всхлипа.

— Хорошо, — хрипло проговорила она, сдавшись и не выдержав немого укора и слёз. Взяла за руку и повела обратно в башню, решив, что если он переживёт полнолуние, то она найдёт способ, как вернуть его в деревню, к людям.

Полнолуние близко. Девушка чувствует его нутром. Его зреющий свет в небе, даже сквозь тучи ласкающий чешуйки, наполняет сердце сладкой истомой. Дитрих забыт, отвергнут, ибо быть с ним рядом — это пытка, вызывающая первобытный голод.… Поэтому она устрашает его недовольным рыком, периодически бросая ему под ноги вяленое мясо и оставляя в кувшине воду, чтобы не подох с голоду.

Башню покидает с закатом, возвращается на рассвете, отпугивая его своим рычанием, а Дитрих всё равно ластится, просит прощения, сам не зная за что. Она же в ответ рычит и гонит прочь, то и дело пиная…

На втором этаже корзины из ивовых прутьев полны живности, пойманной в лесу: пищат мыши, у птичек сломаны крылья; пушистая белка, с перебитыми лапами, с отчаянием в глазах, всё равно пытается поднять головой крышку корзины.

В день полнолуния девушка запирает крепкую дверь на ключ изнутри и выбрасывает ключ из окна, в груди тут же возникает недовольное рычание в последней здравой мысли, что изменившееся тело ни за что не пролезет сквозь узкое окошко, а поутру всё, возможно, снова будет нормально.

… На бёдра капает кровь, чешуйчатая кожа горит огнём, от голода урчит живот. Платье трещит по швам. На спине, между лопатками, прорастают кожистые охряные крылья. Она топает по полу и рычит, дёргает дверную ручку, снова и снова. Подпрыгивает и взлетает, затылком касаясь потолочных балок. От ярости волосы шевелятся на голове, мурашки бегут по коже, она врезается плечом в дверь раз за разом и недовольно отходит в сторону. Плечо неприятно ноет от ушиба. Дверь не поддаётся. Тихий писк и шорох в клетках отвлекают, и девушка вдоволь играет с живой добычей и мучает её, прежде чем расправиться с ней, осушить её досуха и полакомиться мясом.

Сытость вгоняет в сон, и она дремлет, а потом снова пытается выбраться из комнаты. Гневно рычит, стучит и кидается на стены, когтями цепляется за потолочные балки и так висит, вниз головой, обессилев.

Запах человека, шаги за дверью прогоняют оцепенение. Робкий стук в дверь. Она вскакивает и ложится на пол, шевеля ноздрями и вдыхая лёгкий запах пота, кожи, жадно обоняя сквозь дверную щель всего человека. От голоса юноши всё внутри трепещет, разливаясь по венам огнём и волшебством. Она хочет сожрать его, а зрелая самка внутри желает соития.

— Пожалуйста, впусти меня, прошу. Я больше так не могу, вдали от тебя. — В голосе страсть смешана с желанием, которое (она знает это!) возникло под наваждением её магической формы.

Её кривой рот и крупный язык раз за разом коверкают слова, она осмысленно выговаривает членораздельную фразу, но… она не сдаётся. Ведь его мольбы точно музыка в ушах.

— Ключ, найди ключ, снаружи! — каркает с придыханьем. Собственный голос пугающ и неприятен, но, похоже, ему всё равно.

Внутренний голос пытается что-то сказать, пытается завопить, но она его глушит, радуясь своей власти. Инстинкт принимает решения за неё, включая на полную мощность способности, дремавшие доселе, — и в голове возникает образ, который она посылает ему раз за разом. Она уверенна, Дитрих видит её красивой девушкой с золотыми волосами, отчаянно нуждающейся в помощи.

Его нет так долго, что она устаёт ждать. Когти царапают деревянные полки, крушат стулья, снова и снова переворачивают всё в комнате вверх дном. Голод то затухает, то разгорается с новой силой. Она рычит, пищит, стонет и мечется, сходя с ума от бессилия, оттого что не может выбраться.

Шорох, скрип ступенек вырывают из дрёмы. Дитрих за дверью. Его запах сводит с ума, желудок урчит, требуя еды. Вместо слов вырывается рычание. Он всё никак не может попасть ключом в замочную скважину. Она сопит и фырчит, затем успокаивается и посылает ему новый образ.

Дитрих просовывает ключ в щель под дверью. Ликуя, она открывает дверь и набрасывается на него, сбивая с ног, придавливая к полу. Сердце в груди ходит ходуном, от запаха здорового мужчины кружится голова, изо рта капает слюна. Дитрих даже не сопротивляется, подчинённый её воле; покорный, как ягнёнок, он ждёт своей участи. Она нарочно растягивает удовольствие, лижет шершавым языком его шею, щёки, нежась в запахе и аромате, мурлыча от тока крови в сетке вен и артерий под кожей, яростно желая, раскрывая пасть, щёлкая зубами. Когти впиваются в кожу плеча, резко пропарывают её, и язык жадно слизывает ярко-рубиновую кровь. От удовольствия выгибается спина. Она готовиться к броску, чтобы впиться в лакомую шею.

Рассвет врывается в коридор, касаясь кожи мягкими лучами света. Она шипит и бросается в спасительную тень, хлопает закрытая дверь.

Вскоре тело трансформируется, исчезают крылья, и переход в подобие человека уже не так болезнен. Слабость накатывает волнами, приходит сон, чёрный и густой.

Вот и вечер. Она взволнованно выбегает из комнаты, не зная, жив ли Дитрих. В памяти пробелы, но она точно знает, что причинила ему боль.

Он лежит на матрасе. Грубо замотанная лоскутами рубахи, рана на плече гноится. Лоб юноши обжигает ладонь — горячий, как огонь.

«С ним одни проблемы», — твердит внутренний голос, но девушка отмахивается от него, как от назойливой мухи, готовит травяной отвар, про который узнала из книги, прикладывает ко лбу Дитриха холодную тряпку с отваром. Вина за содеянное терзает её до боли.

Она нарушила главное правило: вкусила человеческой крови. Решение, как поступить дальше, приходит легко.

Как только лихорадка Дитриха спадает, девушка посылает ему мысленный образ себя настоящей, такой, какую видела в озере. Дитрих кричит, сжимается в крохотный комочек, шепчет, что не верит, что всё сон.

Забавно, что, когда он узрел истину, её магия теряет над ним силу. Её голос для него больше не мягкий и ласковый, а жёсткий и грубый звериный рык, но всё же её слова юноша понимает.

Дитрих избегает встреч с ней и, поди,