— И что из этого следует? Вывод? — потребовал Мюллер.

— Вывод прост: кому — то из наших начальников в Берлине нужна голова Герлиака.

Мюллер побарабанил пальцами по обложке дела и спросил в упор:

— Кальтенбруннер? Олендорф? Шелленберг? Или кто- то повыше? Хм… Чем же Герлиак мог этому «кому — то» насолить?

— Обычно больше всего не любят тех, кто слишком много знает, — многозначительно заметил Гуппенкотен. — Герлиак работает в СД давно, а в полиции — и того дольше. До того, как он возглавил боевое спецподразделение СД, он долгое время работал под личным руководством Гейдриха. Познание усугубляет скорбь!

— Надеюсь, ты не написал такой вывод в этом деле? — похлопал рукой по папке Мюллер.

— Хотелось бы, но не так поймут, — улыбнулся Гуппенкотен. — А написал я, что оснований для поддержания обвинений, высказанных в рапорте гауптштурмфюрера Вахмана в ацрес своего командира штандартенфюрера Герлиака не обнаружено. В связи с чем, а также в связи с гибелью обвинителя дело рекомендуется закрыть.

Панцигер ранее написал примерно то же самое, так что дело можно было смело закрывать.

— Хорошо! — подытожил Мюллер, бегло пролистав дело и убедившись, что все нужные бумаги аккуратно подшиты. Он закрыл папку и написал на обложке красным карандашом резолюцию: «Дело закрыть. Передать в архив. Хранить до особого распоряжения».

Рудаков выполнил мое указание четко: через два часа было готово снаряжение и документы для Земелина.

— Мы его плохо подготовили, — счел необходимым высказаться Рудаков.

— Чем больше он проторчит здесь, тем меньше у него шансов на успешное возвращение, — раздраженно отозвался я. — Его не надо внедрять: он пользуется абсолютным доверием Федорцова и Коровина. Единственное, что ему придется объяснить: где он болтался все это время. Летом он просто сказал бы, что ночевал в лесу. А сейчас, глубокой осенью, такой номер не пройдет. Вот почему надо торопиться, каждый день дорог!

— Логично! — согласился Рудаков.

— Сажай Земелина в мою машину, за рулем должен быть Махер. Все!

Рудаков ушел, я достал из стола флягу с коньяком и свой драгоценный сувенир, память о прежних временах: бесшумный пистолет уникальной конструкции. Он был снабжен винтовочным затвором и магазином в рукоятке на восемь патронов «Веблей» английского производства. Выдвинутый назад затвор компенсировал вес массивного глушителя и прекрасно лежал в руке. Винтовочный затвор и отсутствие автоматики обеспечивали готовность к бою и полную бесшумность выстрела- при нажатии на спусковой крючок раздавался лишь еле слышный щелчок бойка. Я передернул рукоятку затвора: пистолет готов к бою. Я одел на плечо под китель специальную кобуру, разместил там пистолет и проверил, как он извлекается. Все нормально: надо только расстегнуть три верхние пуговицы кителя. Я глотнул коньяка из фляги и вышел во двор, где меня уже ждал мой автомобиль с прогретым двигателем.

— Я высажу вас возле моста, дальше пойдете пешком. Доберешься до Порозова, найдешь связного. Дом под красной крышей, увидишь сразу. Хозяина зовут Тимофей Лукич. Человек надежный, через него несколько групп окруженцев прошло, так что у партизан на полном доверии. Скажешь, что от дяди Василя из Бреста, он и впустит. Снабдит тебя документами для проезда по железной дороге, переправит в Волковыск. Оттуда доберешься поездом до Минска. По командировочному листу отправишься из Минска в Барановичи. А там уйдешь в лес. Твоя цель: найти отряд Коровина. Будут проверять, где был, то ссылайся на Тимофея Лукича: дескать нашли в лесу партизаны и привели к нему.

— А поверят? — усомнился Земелин. — Начнут ловить на мелочах… Федорцов это дело любит!

— Ловить могут, а вот проверить не смогут, — возразил я. — Все замыкай на Тимофея Лукича: он любую проверку выдержит.

Махер остановился возле поворота к мостика через небольшую речушку, впадающую в крохотное озеро. Уже рассвело и вокруг были хорошо видны детали пейзажа, невзирая на утренний туман.

Мы с Земелиным вышли из машины и пешком дошли до мостика.

— Если задержат полицейские, то требуй, чтобы доставили в СД, а там просто назовешь мое имя «Герлиак». Вот и все. Удачи!

Я крепко пожал руку Земелину, и тот пошел по мостику в сторону Порозово. Меня вдруг пронзило чувство сожаления: нет, не потому, что предстояло умереть человеку, а потому, что мне предстояло потерять перспективного агента, действительно способного внедриться в разведгруппу НКВД.

Но он знает о Сибирцеве — Райхеле, и уже поэтому его опасно оставлять в живых.

Я достал свой бесшумный пистолет и негромко позвал:

— Земелин!

Он остановился и обернулся. Наверное, он ждал последнего отеческого напутствия… или теплых слов… Он остановился и обернулся. И я с десяти метров, словно в тире, влепил Земелину пулю точно в лоб. Механизм сработал безукоризненно: я услышал лишь негромкий хлопок. Земелин покачнулся, перевалился через жалобно скрипнувшие поручни моста и с громким всплеском ушел под воду.

Я спрятал пистолет и проводил взглядом его медленно уплывавшее тело. Жаль, что пришлось пожертвовать отличным агентом ради гарантий безопасности. И тут меня словно ударило!

Я вдруг понял, кто и почему охотится на меня. Секретные акции в рамках операции «Марьяж» я выполнял по приказам Гейдриха. Но все это не могло не затрагивать интересов других высокопоставленных лиц, в том числе более высокопоставленных, чем был сам Гейдрих. И вот однажды такое лицо решило, что Генрих Герлиак слишком много знает и тем представляет реальную угрозу для этого лица. А что же я такого знаю? Бессмысленный вопрос: воскресни сейчас Земелин, так он тоже не смог бы ответить на вопрос, почему я его застрелил.

Одно ясно: дело не в тупых фанатиках, слепо выполняющих приказ покойного хозяина, и не в беспринципных карьеристах вроде Вахмана, дело в неком высокопоставленном деятеле рейха, которому плохо спится ночами при одной мысли о том, что Генрих Герлиак знает НЕЧТО, что может утопить этого деятеля с головой.

Хотел бы я знать, что же я ТАКОГО знаю!

5 ноября 1942 года, 5 часов утра, Москва,

площадь Дзержинского, здание НКВД

На этот раз с Коровиным обращались весьма корректно. Следователь Владимирский не кричал и не разоблачал. Он скрупулезно выяснял анкетные данные Коровина для заполнения документа в дело, послужной список и прочие детали. Заполнив анкету, Владимирский отложил ее в сторону и удовлетворенно сказал:

— Ну вот! Теперь можно переходить к чистосердечному признанию!

Ну вот, началось!

— Признанию в чем? — осведомился Коровин.

— Понятно, — вздохнул Владимирский. — Каяться не желаете… А ведь не первый раз под следствием, могли бы и понимать, что к чему!

— Мой предыдущий следователь не успел разъяснить мне, «что к чему»: его расстреляли как врага народа! — не удержался Коровин.