Тело, лежавшее под ним, увеличилось в размерах, стало высоким, широкоплечим, а между ног появилось нечто, сильно напоминающее...

Психотическая атака? Здесь?! Руди ухмыльнулся. Он пытался отогнать иллюзию, как когда-то пытался избавиться от влияния цветов, нарисованных на стене поблизости от дома Тины и маскировавших убийц... Луч лунного света скользнул в нору и осветил лицо лазаря. Разглядев его, Руди отшатнулся.

Вместо фарфоровой девичьей головы он увидел кое-что другое: костистое лицо с плотно сжатыми губами и водянистыми змеиными глазами, смотревшими на него так, словно он уже был трупом. На человека это, наверное, подействовало бы сокрушительно, но реакция зомби была иной и мгновенной.

Он приставил ствол к виску того, кто лежал под ним. Луч постепенно угасал, перерезаемый наплывающим облаком, но Рудольф все же успел заметить рваную рану на щеке человека, в которой виднелись пеньки потемневших зубов... Спустя мгновение отвратительное лицо исчезло. Порыв ветра, подувшего со всех сторон, обдал Руди ледяной волной. В течение какой-то неуловимой доли секунды он проваливался в пустоту, но тут же под ним снова оказалась девичья плоть – бледная, изящная, доступная...

Он не мог больше сдерживаться. Его не отпугнула даже странная метаморфоза, которую он приписал своему больному воображению. Он терзал Тайлу до тех пор, пока не заглохла ненависть. Да – и ненависть в нем была тоже. Он ненавидел это непонятное существо за ту власть, которую оно приобрело над ним...

Вальц затаился, превратившись в сгусток отвращения. Органы чувств сейчас ему не принадлежали. Изредка он возвращал себе зрение и тогда видел, как во мраке над ним вздрагивает огромная человеческая фигура... Тайла же была слишком слаба физически, чтобы противостоять натиску зомби. Большой отвердевший предмет двигался в ней, но это уже было ей знакомо. И казалось таким же бессмысленным, как трение деревянных сучьев друг о друга.

Ансельм, жалкий святоша, даже пытался получить удовольствие. При жизни он оставался девственником, а теперь с липким интересом прислушивался к своим ощущениям. Видит Бог, это были самые странные ощущения на свете! Он чувствовал себя бесполым, и вместе с тем в нем пробуждалась сдерживаемая похоть – мужская, женская, он не мог разделить их... Он начал ласкать тело, принадлежавшее Тайле. Руди наткнулся на тонкие твердые пальцы, шарившие в паху, – их паучьи движения явились единственным подтверждением того, что девушка знает, чем он занимается с нею. Но выражение ее застывшего лица не изменилось. Ни одна морщина не пролегла в туго натянутой коже, и ни один звук не родился в ее глотке. Три тени молча ждали освобождения в ловушке из плоти...

* * *

Руди освободился от мертвого семени. После этого он откинулся на спину, осознавая, что стремительно теряет силы. Его неудержимо клонило в сон. Он спрятал под одеждой Маску и позволил себе заснуть. В это время девушка могла попытаться перерезать ему горло, но он проснулся бы и разрядил в нее револьвер раньше, чем нож проник бы достаточно глубоко...

Как ни странно, она не пыталась. Вальц научился ждать. Ансельм вяло размышлял о том, как добраться до границы Россиса, а там завладеть Маской. Тайла скорчилась на земле, положив голову на металлический ящик. Струйка ночного воздуха задувала ей в ухо сквозь отверстие, пробитое рыцарским копьем. В шелесте бумаги внутри ящика ей чудился чей-то шепот.

Столкнувшись с опасностью, я вижу в этом угрозу свободе, и моя свобода внезапно становится важной и ощутимой, такой же очевидной, как закат солнца.

Колин Уилсон. Оккультизм

Я Лазарь и восстал из гроба,

Вернулся, чтоб открылось все, в конце концов.

Томас Стернз Элиот. Любовная песнь Дж. Альфреда Пруфрока

Когда Рудольф проснулся спустя два часа, Тайлы не было рядом. Ночь еще не кончилась, и звезды дрожали на сыром ветру. Руди ощутил влагу росы на губах и приятную усталость в паху. Еще минуту он смотрел в черную бездну над собой, в которой распускались цветы галактик, а потом окликнул свою принцессу...

Теперь он знал, что значит СКИТАТЬСЯ ДУХОМ. Вожделение открыло ему эту тайну, и во сне он плавал среди огней вечности. Слово «любовь» он не употреблял – оно звучало абстрактно и ни о чем не напоминало. Он вожделел самую прекрасную девушку на свете, и ему было плевать на то, что она – порождение некросферы, существо, взятое взаймы у смерти. Он даже не знал, сколько времени ей осталось...

Заниматься с нею любовью было мучительно. По его мнению, она не испытывала ничего. ВООБЩЕ ничего. Она была неизлечимо больной, одержимой, бездушной. Она использовала его; ее влекло к страшной тайне; возможно, она тянула его за собой к месту окончательного распада. И все же он любил ее и знал, что будет помогать ей и впредь. Это было предопределено, как их встреча на перекрестке двух миров.

* * *

...Рудольф встал, сделал несколько шагов в зыбкой тьме и увидел чей-то силуэт на фоне звезд. Он нащупал зажигалку, завалявшуюся в кармане. Вспыхнуло тусклое пламя и осветило фигуру сидящего человека. Вначале Руди показалось, что это старик, который сгорбился над каким-то предметом, лежавшим у него на коленях, – мгновенная иллюзия, тут же развеянная движением воздуха. Только язычок пламени как-то странно вытянулся, и один-единственный порыв ветра шевельнул волосы на его голове...

Она сидела на краю поляны, склонив голову, и вначале он не понял, чем она занимается. Когда до него дошло, ему стало немного не по себе, как будто он застал грудного ребенка за раскладыванием пасьянса. И это было не самое странное.

Она читала при свете звезд.

Она читала старую книгу в кожаном переплете.

Приблизившись, он сел рядом и содрогнулся. Ее немигающие глаза были похожи на две лужицы радиоактивного молока, сиявшие в темноте. Жуткое, нехорошее предчувствие охватило его. Черный ветер из бездны пронзал до кишок. Он понял, что может потерять ее раньше, чем придет конец его неудержимому влечению...

Хрупкие пальцы Тайлы переворачивали ветхие страницы раскрытой книги. Он чувствовал: ее видимое спокойствие и рассудок тоже были хрупкими, как стекло.

– Теперь я узнала, кто я, – вдруг сказала она.

Руди деланно рассмеялся.

– Это всего лишь старая книга. Она написана давно и не для тебя.

– Он вечный, – произнесла она, потупившись.

– Кто? – не понял Рудольф.

Тогда она прочла:

– "...Он воззвал громким голосом: Лазарь! иди вон. И вышел умерший, обвитый по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком."[30]

Его поразило не только то, что она понимала чужой архаичный язык, но и то, что она наткнулась именно на это место. Очевидно, у нее были хорошие учителя. Тайла продолжала: