class="p1">«А мы не хотим, чтобы было легче», — неожиданно заявила мать все тем же сухим и презрительным тоном.

«Ты просто с ума сошла! — воскликнул отец громко, на весь дом. Но мать ничего не ответила, и наступило молчание. Потом я вновь услышала шаги, они приблизились к постели, и до меня донесся жалобный, умоляющий голос отца: — Анишоара! Аникуца, Ануца, любимая моя, королева моя, ангел! Что с тобой? Почему ты отворачиваешься? Чего ты действительно хочешь? Я кричал, да, я кричал, но ты свела меня с ума, я чувствую, как раскалывается голова! Прости меня, прости, ради бога! Делай что хочешь, ты ведь знаешь, я во всем послушен тебе, до того, что даже презираю себя, сам себя ненавижу! Почему ты отнимаешь руки? Тебе противно, что я целую их? Если тебе противно, — послышался его легкий, какой-то липкий смешок, — я могу их лизать, как собака! Аникуца, ангел мой, дорогая, почему ты отворачиваешься? Дай мне, дай твои руки…»

В каком-то страхе я заткнула уши, не желая больше ничего слышать. Я ничего не понимала и была совершенно одинокой в полной темноте, которую прорезала лишь полоска света под дверью в спальню, откуда доносились голоса. И голоса эти принадлежали двум людям, которые защищали меня от той гигантской, чудовищной угрозы, имеющей какую-то аморфную и холодную, ужасно холодную форму, которая зовется жизнью и перед которой я чувствовала себя такой безоружной, такой бессильной. И вдруг эти голоса покинули меня, куда-то унеслись с невероятной скоростью. Прошло всего несколько секунд, а там, за дверью спальни, за этой белой крашеной доской уже были не мои родители, чьи черты лица и оттенки голоса вошли в мою плоть и кровь раньше, чем я произнесла первое слово, а совсем чужие люди, которые ненавидели друг друга, взаимно унижали и препирались самым пошлым образом.

Зажав уши ладонями, я лежала долго-долго, пока под дверью не исчезла полоска света. Я лежала, приподнявшись на локтях, и зажимала ладонями уши.

Когда я открыла уши, мне показалось, что тишина звенит. Усталая, я вытянулась в кровати и попыталась заснуть, но среди той тишины и спокойствия, которые охватывают человека перед сном, я различала какой-то шум, словно где-то скреблась мышь. Подняв голову, я прислушалась. Мышиный шорох, казалось, то нарастал, то удалялся. Но вот я различила какой-то торопливый шепот, прерываемый короткими паузами. И вдруг меня осенило, и я замерла, словно пораженная шоком: они, находившиеся за дверью, занимались любовью!

Совершенно необъяснимо, но после этого я уже не пыталась отстраниться от всего, не затыкала уши, не натягивала одеяла на голову. Я впервые слышала нечто подобное и находилась в странном состоянии, испытывая одновременно и ужас и необыкновенное возбуждение. Я дала бы все что угодно, лишь бы спящей, без сознания, без чувств оказаться подальше от спальни где-нибудь на улице, под открытым небом, где угодно, но только как можно дальше от этой двери, белая краска которой тускло блестела среди глубочайшей пропасти. Меня всю корежило, я была в полном изнеможении, но вместе с тем так возбуждена, что темнота, окружавшая меня, начала приобретать форму каких-то изменчивых огромных глыб, которые надвигались на мою кровать. Все пугало меня, даже прикосновение собственных рук, мне казалось, что я слышу шорох ползущей змеи или ее шипение. (Дело в том, что я страшно боялась змей, я испытывала ужас перед ними, который заставлял меня каменеть.) Я пристально смотрела на пол или вглядывалась в складки на одеяле, ожидая, что вот-вот появится длинная, холодная лента и, извиваясь, поползет ко мне.

ГЛАВА V

После вечера у Рэтяну и длинного дня, который они провели вдвоем, Килиан и Франчиска стали видеться довольно часто. Было лето, начало июля, и не прошло и двух недель после того, как они встретились на балу, где Франчиска помогала буфетчице торговать сластями, между ними возникла глубокая и прочная привязанность. Ее природа была весьма неопределенной. Они слишком мало знали друг друга и были слишком различными людьми, чтобы стать подлинными друзьями, но и любить они еще не любили друг друга по многим причинам.

В тот день, когда Килиан пришел к Франчиске домой, чтобы пригласить ее на прогулку, она между прочим призналась Килиану, что «ведет переговоры» с одним молодым человеком, который имеет намерение жениться на ней. Сказала она это так, что Килиан никак не мог понять, то ли она сообщила ему эту серьезную новость в шутку, чтобы не обидеть его и не оттолкнуть от себя как друга, то ли это было чистым вымыслом, средством защиты от возможной настойчивости с его стороны. Чем бы это ни было, выдумкой или правдой, Килиан воспринял сказанное за истину и через несколько дней попросил ее представить ему жениха.

Франчиска расхохоталась и после нескольких туманных фраз, поскольку Килиан настаивал, отказалась наотрез. Тогда Килиан стал гораздо внимательнее к Франчиске, но вел он себя с ней совершенно непринужденно, как с другом. Он внимательно выслушивал ее рассказы о характере и странностях ее жениха, о ссорах между ними и об их большой любви. Все располагало к тому, что они станут добрыми друзьями. Хотя (особенно это было в самом начале) Франчиска больше нуждалась в Килиане, чем он в ней, но именно Килиан чаще всего искал встреч с нею. Даже если она отказывала ему, он возвращался вновь, настаивал, жертвовал отдыхом, чтением и особенно теми часами, которые он раньше проводил со своими старыми друзьями, с которыми он чувствовал себя легко и непринужденно.

Килиан был женат, но вот уже семь лет жил отдельно от жены, хотя и не был официально разведен. Жена, верная данному слову, ждала его возвращения с фронта, когда же он вернулся, она бросила его. Килиан хотя и очень редко, но навещал ее, та его принимала, как самого лучшего друга, но не проявляла никакого желания восстановить семью.

Вскоре Килиан стал подозревать, что Франчиска рассказывала ему не о реальном женихе, а о том, каким представляла она его себе, о своей жажде любви, и был поражен ее смелостью. Это было действительно доказательством смелости: сильно желать любви, но вести себя так, словно обладаешь ею, и, обретя душевный покой и счастье, делиться им со своим другом.

Но Килиан ценил Франчиску и по другим причинам.

Хотя в самом начале их знакомства Франчиска весьма сдержанно говорила о своем прошлом, о среде, в которой она выросла, Килиан интуитивно угадывал в ней не совсем обычного человека. После