Уже в «Дорожном журнале» С. П. Крашенинникова за апрель 1735 года указывается на распространенное употребление этнонима «карымы» в районе Селенгинска: «Здешние жители, как мужики, так и бабы, почти все мунгальской породы, лицо имеют широкое, волосы черные, и все по-братски говорить умеют. Их руские зовут карымами» [Крашенинников 1966: 71]. Данный этнографический феномен в 1772 году отметил и П. С. Паллас: «Как меж гражданами и сельскими жителями в Селенгинском уезде и в Даурии видна великая смесь с Мунгальцами, то зажиточнейшие Руские по селам, также и граждане будучи предупреждены, будто Татарская кровь горячее, за обыкновение себе приняли жениться на Буретках и Мунгалках; что тестям и не безприбыльно, и для того охотно дочерей своих отдают крестить в Российскую веру. – Есть также образцы около Селенгинска, что и Бурета, чтоб понравиться Руской девушке, сами крестятся, дабы на ней жениться. Из обоего роду свадеб родится сорт лошаков, кои всегда нечто Мунгальскаго на лице имеют, черные или очень темнорусые волосы, однако при этом весьма хорошо зделанныя и приятныя лица; их называют карымками. Однако Буретской род жития посредством таковаго смешения, так как Мунгальской язык в простом народе оных мест наиболее всего вкореняется» [Паллас 1788: 383].

П. А. Ровинский относил «ясачных» к русскому населению [Ровинский 1872: 122]. Вслед за ним к этому же склонялся и Н. М. Ядринцев: «Достаточно взглянуть на представителя этого ясачного, бурятско-русского населения Восточной Сибири и сравнить его с родоночально-русским типом <…>, чтобы увидеть, до какой степени видоизменился чистый славянский тип в этом восточносибирском ясачном населении, вошедшем в состав русской народности и год от года пополняющемся новыми поколениями, привходящими в состав его из бурятского и тунгузского племен» [Ядринцев 2000: 29]. Подгорбунский, сам происходивший из бурят, склонен был считать их особым типом бурятской народности («который можно было бы назвать бурятско-русским и который представляет нечто среднее» [Подгорбунский 1903: 3] между русским и бурятским): «Характеристические черты этого типа, к которому принадлежат главным образом так называемые ясачные, т. е. потомки во втором и третьем поколении бурят, принявших христианство, женившихся на русских женщинах и переменивших пастушеско-кочевой быт на оседло-земледельческий следующие: они имеют черные жесткие и прямые волосы на голове и почти совсем не имеют бороды и усов, но цвет кожи у них, особенно у женщин, уже значительно белее; скулы менее выдались; глаза более открыты и пр.» [Подгорбунский 1903: 3].

А. П. Щапов считал ясачных гибридным этнографическим типом, органичной частью складывающейся новой сибирской общности: «в Сибири, вследствие скрещивания славяно-русского племени и других разноплеменных выходцев из России с сибирско-азиатскими племенами, мало-помалу, слагается своеобразная однородная масса населения, не удерживающая в одинаковой степени признаков ни чисто славянско-русской расы, ни чисто азиатских племен» [Щапов 1937: 129]. Современные ученые, затрудняясь отнести их к русскому или бурятскому этносу, называют карымов «особым метисным слоем» [Зандраева 2007: 30].

И. А. Подгорбунский очень вдумчиво описывает формирование «метисного слоя». Сначала от смешанных браков получалось поколение, хотя и не вполне сходное с признаками родоначальных типов, т. е. ни чисто бурятское, ни чисто русское, но пока еще неустойчивое и не обладающее однородными характеристическими признаками. Поэтому, если эти первые потомки смешанных браков не подвергались дальнейшему смешению с русским элементом, то потомство их возвращалось к бурятскому типу» [Подгорбунский 1903: 4].

Подобным наблюдением о «реверсии», возвращении к бурятским расовым признакам делится и А. П. Щапов: «Цвет лица и кожи у обруселых потомков первоначальной русско-бурятской помеси становится иссмугла-белым или смугловатым; у женщин, при черных волосах и бровях, часто значительно более или менее ярче окрашен, чем у мужчин; волосы более мягкие, по большей части сохраняют черный цвет, но иногда бывают и темно-русые; узость глаз и выпуклость щек или верхней части скул, хотя и не вполне, но значительно уменьшается, у мужчин появляется даже борода, хотя большею частью и даже почти всегда небольшая, короткая, редкая. Все эти изменения окончательно или наиболее выразительно обозначаются во втором, но большею частью в третьем поколении. Но, с другой стороны, нередко в третьем, четвертом и дальнейших поколениях бывает хотя и неполная, но весьма заметная реверсия или довольно резко бросающееся в глаза возвращение к признакам бурятского прародительского типа. И вообще, во всех тех смешанных поколениях, которые первоначально произошли от смешения бурят с русскими женщинами и русских с женщинами бурятками или ясачными и потом время от времени подвергались повторному скрещиванию с бурятами или ясачными, образовался такой своеобразный тип, который представлял более или менее однородные характерные признаки, но не вполне или не во всех отношениях сходные с признаками родоначальных прародительских типов – славяно-русского и монголо-бурятского. Во всех этих поколениях более или менее сохранялся черный цвет волос на голове, свойственный бурятам, большая или меньшая суженность или как бы сшитость глазных век с правой и левой стороны лица, большая или меньшая выпуклость и массивность верхней части скуловой или челюстной кости, часто большая или меньшая кривоногость или выдающаяся в разные стороны изогнутость коленной части ног, походка с большим или меньшим покачиванием с боку на бок и часто довольно подвижная, живая. Наконец, борода большею частью бывала короткая и редкая или жидкая и нередко проявлялось даже стремление к безбородости» [Щапов 1937: 115–116].

П. Кропоткин однозначно относил «ясачных» к бурятам, правда, признавал, что метисация привела к изменениям в лучшую сторону в расовом типе и даже характере этих «оседлых бурят»: «Ясачные, оседлые буряты отличаются значительно от крестьян и казаков, они заимствовали от них лучшие их черты и от смеси с русским племенем из них вышла порода гораздо лучше и казаков, и крестьян, и бурят кочевых. В особенности поражали они меня на Талой своим удальством, бойкостью, развязностью, веселостью; в поле их трудолюбие, которое приходится обыкновенно наблюдать рядом с казачьею беспечностью, бросается в глаза. Например, в то время, когда живой души нет в поле на том основании, что нет полевых работ, вы видите ясачных, работающих над изгородями, и делают они их тщательно, не по-казачьи, т. е. не зигзагами, так как подобные изгороди валятся при первом порывистом ветре, а прямые между двух прочных подставок. Одежду они все носят смешаную, но большею частью стараются походить на русских, по-русски говорят очень бойко, беспрестанно стараясь употреблять выражение «ей Бог», «слава Бог» и тому подобное. Обычаи тоже изменились: ясачные живут частию в русских избах, променяли тарасун на водку, конечно, осталось только непомерное любопытство. Несмотря на то, что они преусердно работают в поле, а все-таки проезд постороннего лица заставляет их бросить работу и