На следующее утро мы с Тере вместе отправились в «Ройаль». Мария появилась, когда мы выпили по чашке кофе и заказали по второй. Она тоже взяла кофе, и я принялся излагать свой план по освобождению Сарко. Разумеется, я рассказывал так, будто Тере ничего не знала. Мы не хотели, чтобы Мария догадалась о наших отношениях, и, кроме того, поскольку ей предстояло стать женой Сарко и сыграть главную роль в его освобождении, она могла обидеться из-за того, что Тере стало все известно раньше нее. Мы продолжали пить кофе, женщины слушали меня, и Тере делала вид, будто слышит все это впервые. Когда я сообщил, что Сарко с Марией следует пожениться, и добавил, что Сарко в восторге от этой идеи, лицо Марии просияло. «Эго правда?» — спросила она. Я кивнул.

Закончив излагать свой план, я поинтересовался, что они о нем думают. Тере поспешила высказаться: «Если Антонио и тебя он устраивает, то меня тоже». «И меня, — отозвалась Мария, но тут же робко уточнила: — Меня устраивает все, кроме одного». «Кроме чего?» — спросил я. Мария задумалась. Она пришла одна, без дочери и, едва сев за стол, сообщила нам, что после нашего разговора собиралась отправиться в тюрьму к Сарко. Хотя день был солнечный, Мария была в черном пальто, синей юбке и свитере. Волосы были собраны в «хвост» на затылке. Наконец она произнесла: «Я не хочу разговаривать с журналистами». «Почему?» — спросил я. «Стесняюсь». «Стесняешься?» — переспросил я. «Да. И боюсь. Я не умею говорить. У меня ничего не получится. Пусть лучше с ними общается Тере. Или ты». Я вспомнил слова Сарко о ней, подумав, что неправильно тогда понял его или он просто пошутил, сказав, что «Марию интересует только то, чтобы о ней писали в журналах». Я принялся объяснять: «Я не могу взять это на себя, Мария. И Тере тоже. С журналистами должна говорить ты, потому что ты подруга Антонио и станешь его женой. Ты единственный человек, который сможет убедить их. Не беспокойся, ничего страшного в этом деле нет: мы с Тере будем сопровождать тебя на интервью, правда, Тере?» Та подтвердила. Однако Мария продолжала упрямиться: «Но в чем ты хочешь, чтобы я их убедила? Что я должна им говорить?» «Правду, — ответил я. — Будешь рассказывать им об Антонио, о своей любви к нему, о том, что он уже не Сарко. Станешь говорить о себе и о дочери, о своем будущем и о будущем вашей семьи вместе с Антонио». Мария слушала меня, уставившись в свою чашку, уже без кофе, и качая головой, отчего ее «хвост» на затылке мотался из стороны в сторону. «Я не сумею», — промолвила она. «Конечно, сможешь, — вмешалась Тере. — Мы с Гафитасом станем сопровождать всюду, и в случае каких-либо проблем всегда будем рядом и поможем». «Именно так, — заверил я и принялся импровизировать: — Кроме того, если хочешь, я буду консультировать тебя насчет того, что следует говорить. Или мы будем предварительно обсуждать это вместе с Сарко. Если хочешь, напишем для тебя нечто вроде сценария, ты выучишь его, а потом, когда почувствуешь себя увереннее, станешь добавлять туда что-то от себя и переделывать по-своему». Мария подняла голову и уставилась на меня с любопытством, словно спрашивая: «Ты серьезно?» Прежде чем она успела высказать очередное возражение, я возобновил напор: «Да, да, именно так мы и поступим: мы с Антонио будем готовить для тебя речь, а ты будешь заучивать ее и пересказывать на свой лад. Вот увидишь, это не трудно». Мария с сомнением покачала головой.

Потребовалось еще приложить усилия, но в конце концов благодаря помощи Тере Мария дала свое согласие, и в ту же субботу я приступил к осуществлению нашего плана. В полдень я пообедал с дочерью, которая несколько недель не переставала спрашивать меня о моей «пассии» (как она называла Тере, не зная ее имени), а также упрекать за то, что я до сих пор не познакомил их, и подшучивать над знаками ее присутствия в моем доме. «Понятно, почему ты не хочешь нас знакомить, — со смехом заявила она, заметив, что полочки в гостиной начали заполняться дисками с музыкой семидесятых-восьмидесятых годов. — Дамочка явно старая калоша». После обеда я отправился к себе в контору, чтобы составить ходатайство о частичном сложении наказаний и подготовить набросок сценария, который нужно было обсудить вместе с Сарко, а затем передать Марии. В понедельник утром я дал прочитать составленное мной ходатайство Кортесу и Губау, закончил его шлифовку и распорядился послать документ на рассмотрение в суд Барселоны. Около четырех часов, захватив набросок речи для Марии, я направился в тюрьму к Сарко, где пробыл до самого вечера. Сообщил ему, что Мария и Тере приняли мой план, и он сказал, что ему это уже известно от Марии, побывавшей у него в выходные. Я рассказал Сарко, что кампания по его освобождению должна была стать театральным представлением, в котором главная роль отводилась Марии, а нам двоим предстояло выступить в качестве режиссеров. «А Тере?» — поинтересовался Сарко. «Тере будет помощником режиссера», — ответил я. Не знаю, насколько он представлял, кто такой был помощник режиссера, но мой ответ его удовлетворил. Сарко вытащил из заднего кармана брюк пару сложенных листов и попросил меня позвать дежурного, чтобы можно было передать их мне. Служащий незамедлительно появился и открыл ящик для передачи бумаг, после чего я забрал листы Сарко и быстро просмотрел их. Там содержался длинный список имен и номеров телефонов журналистов и других персон, некогда имевших с ним какие-либо отношения или когда-либо интересовавшихся им. Это были те, к кому, по мнению Сарко, я мог обратиться за поддержкой. «Спасибо, — кивнул я, убирая листы. — Это нам очень пригодится, но только не сейчас». Сарко нахмурил брови. «Сначала нам потребуется другой подход, — пояснил я. — Мы начнем действовать не сверху, а снизу». Я принялся растолковывать Сарко, что для центральных СМИ он на тот момент практически не существовал, однако местным все еще был интересен, так что в первую очередь следовало возродить его фигуру на локальном уровне, чтобы позднее иметь возможность привлечь к нему внимание и общенациональных СМИ.

Сарко смотрел на меня с любопытством и удивлением, но не возражал, поэтому я сделал вывод, что он согласился с моей стратегией. Остальную часть нашей встречи мы посвятили обсуждению сценария, на котором должны были основываться публичные выступления Марии. В конце концов нами был разработан не просто сценарий, а настоящее руководство,