решил довериться первому встречному монаху. Язык у тебя подвешен, что надо, признаю́. Но меня тебе не удастся обдурить. Я нутром чую, что ты, сука, чего-то недоговариваешь, и, поверь мне, если я захочу, то обязательно выясню, что именно ты посмел утаить от главы. Так что старайся не попадаться мне лишний раз на глаза, и, глядишь, я забуду о своём намерении разузнать о тебе побольше: кто ты такой, откуда взялся, с кем в последний раз пил в издакая и что кому рассказал. Связей у меня достаточно – если будет нужно, уже к завтрашнему вечеру я могу раскопать все твои тайные делишки. А они у тебя наверняка есть – уж у меня-то на такие дела чуйка работает, можешь не сомневаться.

Ёсио держал перед собой фонарик на бамбуковой палке, и его свет отражался в его злых глазах, словно огоньки далёкого Ночного парада ста духов. Попадёшься такому на пути, и рассвета уже не увидишь. Темнота скрадывала уродство шрама на лице якудза, но белые зубы Ёсио хищно блестели всякий раз, стоило ему только открыть рот.

– Сегодня ты помог без малого моей невесте, и потому я не стану тебя трогать. Пока что, – снова осклабился Ёсио. – Ограничусь добрым советом – и, поверь, лучше бы тебе им не пренебрегать. Поскорее заканчивай свою работу и убирайся из Ганрю. Я тебе даже лошадь подарю, чтобы ты точно не вернулся.

Ямада с трудом сдержал усмешку. Так вот в чём было дело. Ревность часто туманила рассудок и гораздо более достойных мужчин. Пускай обеты, которыми он когда-то связал себя в обители, теперь не имели над ним власти, но Горо продолжал соблюдать их даже спустя три года после изгнания. Другой семьи, кроме братства, у него никогда не будет – он верил в это так же твёрдо, как и в милосердие Владыки.

Вот только этому человеку он не скажет ни слова в своё оправдание – вряд ли Ёсио поверит ему и на этот раз.

Давно Ямада не чувствовал такой усталости: она тяжёлым кулем осела ему на плечи, скручивала мышцы рук и ног, сводила поясницу, резкой болью отдавалась в затылке… Всё, чего ему хотелось – это лечь пускай даже на грубую циновку вместо футона и проспать до самого утра. Но он вынужден был стоять в тёмном дворе усадьбы якудза и выслушать то, чего ему слышать совершенно не хотелось.

Ямада старался не выказывать охватившей вдруг слабости. Из их короткой, но весьма содержательной беседы Горо совершенно твёрдо уяснил только одно: этот Ёсио был из тех, кто, едва заметив слабину в сопернике, тут же мог вцепиться тому в горло.

И давать ему повода напасть Ямада не намеревался.

– Я не достоин такой щедрости, – склонил голову Ямада. – Можете быть спокойны. Я и без того намеревался покинуть Ганрю так скоро, как это будет возможно. Но долг – прежде всего. Я дал молодой госпоже и её отцу слово, что помогу, и я намереваюсь его сдержать.

Ёсио больше не улыбался. Впервые с момента их встречи он посмотрел на Ямаду со всей серьёзностью.

– Я рад, что мы поняли друг друга, – наконец сказал он.

Он провёл Ямаду до самого конца веранды и раздвинул сёдзи, за которыми была небольшая комнатка. Она оказалась едва ли больше той, что Ямада снимал в доходном доме. Несмотря на все его заверения в том, что в деньгах не было надобности, один из якудза, которого они с Ёсио встретили в коридорах усадьб, всё-таки успел сунуть Ямаде прямо в руки небольшой, но увесистый мешочек. Отказаться от дара было бы проявлением неуважения, и потому Ямада принял мешочек. Что ж, будет чем заплатить за комнату – всё равно ему завтра придётся в последний раз заглянуть на квартиру, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки.

Ёсио ушёл, не сказав больше ни слова. Ямада его и не задерживал. Оставив посох в углу, он решил пошарить в стенном шкафу и поискать хотя бы одеяло, пускай и тонкое.

В дальнем углу шкафа отыскался только свёрнутый футон. Он был в приличном состоянии: не запылённый, не пропахший сыростью. Похоже, якудза берегли своё имущество. Это Ямаде понравилось – чрезмерной расточительности он не любил. В обители все жили скромно, даже настоятель.

Ноги Ямады на футон не поместились: так он был высок. Но Горо уже давно привык к этому, и потому не чувствовал никакого неудобства. Не забыв совершить перед сном молитву и возблагодарить Великого Дракона за очередной дарованный день жизни, Ямада крепко заснул.

***

Он думал, что от усталости до утра проспит, как убитый, но среди ночи Горо вдруг что-то разбудило.

Поначалу он лежал и бестолково моргал, глядя в темноту и пытаясь вспомнить, где он находится. Но когда снаружи раздалась какая-то подозрительная возня, будто по земле волокли что-то тяжёлое, остатки сна разом слетели с Ямады.

Он тихонько подкрался к сёдзи и медленно приоткрыл их. Привыкшие к темноте глаза сразу различили небольшую тёмную фигурку, которая с трудом тащила что-то из глубины сада в сторону усадьбы. Ямаде даже не нужно было присматриваться к незнакомцу – той силы, что он почувствовал, уже было достаточно, чтобы понять, кто бы перед ним. Магия в духах текла чуть иначе, чем в людях, и потому имела другой, более глубокий синий цвет – таким видится речное дно, когда плывёшь на лодке.

Отголоски этой силы были Ямаде незнакомы: О-Кин и духа-фонарика он узнал бы сразу. Сколько же ещё духов живёт в усадьбе? Или этот ёкай – чужак, который зачем-то решил пробраться сюда среди ночи?

Дух шагал по мощёной камнем тропинке, ни от кого не таясь. Он то и дело останавливался и утирал пот со лба. Ямаде даже удалось расслышать тихое ворчанье ёкай:

– Однажды жадность погубит меня, – причитал дух, делая очередной привал и вытираясь рукавом.

В свете выглянувшей из-за облаков луны Ямада сумел получше рассмотреть этого ёкай. Он был невысокий, но крепенький. Чешуйчатая, как у ящерицы, морда была слегка вытянутой, а глазки отливали краснотой.

То, как ёкай вздрагивал от каждого безобидного шороха, наводило на мысль, что он и впрямь что-то замышлял или от кого-то скрывался. И потому Ямада решил понаблюдать за духом ещё немного. Раньше он, бывало, отлавливал зловредных ёкай, которые любили пакостить простым людям, и не собирался изменять своим принципам и на сей раз. Если этот дух и впрямь решил навредить живущим здесь людям, то Ямада был