— А я вас раньше ждал, — ответил Камалов и поздоровался. — Сейчас прямо и приходите. Получится?

— Уже пошел, — ответил Шура и положил трубку. — Завтра вам расскажу про весёлую беседу с секретарём. А что там за дело мне толковое подвалило? А, Сергей Ефимыч?

— Сберкассу ограбили центральную сегодня в девять утра. Убили директора, двух кассирш, сторожа из «вохры», который в зале работал, охранника в хранилище сейфов и водителя инкассаторской машины. Он пытался их остановить. Было грабителей трое. А ещё один в машине ждал. В «волге» без номеров. Посетители сберкассы и уцелевшие работницы рассказали. Свидетели записаны. Данные у меня. Взяли аж сто семь тысяч. А многие на разных работах сейчас зарплату получают через сберкассу. И зарплата почти у всех будет скоро, через три дня. Уму непостижимо. Не было у нас таких ограблений лет двадцать.

Малович улыбнулся и побежал в горком партии, на ходу самодовольно прикидывая, что новая, натурально трудная работа наконец начинается. И работа эта как раз для такого «волчары» как он.

18. Глава восемнадцатая

Борис Ильич Камалов до четырнадцати лет мечтал удержать себя и не смыться из школы раньше срока, а дотерпеть до свидетельства о семилетнем образовании, и пойти в ПТУ-17 города Рудного, выучиться там на машиниста шагающего экскаватора ЭШ-15 и огромным ковшом выгребать из карьерных откосов железную руду для «ССГОК» а, Соколовско-Сарбайского горно-обогатительного комбината. Тогда бы он мог зашибать по пятьсот рублей в месяц как сосед дядя Коля. У него, у дяди, дом имелся, каких в городе штук пять, может. Два этажа, размером двадцать на пятнадцать метров, машина «волга», катер «кр55» для посрамления хозяев плоскодонок с хилыми моторами, два ружья двуствольных, палатка на пятерых, шесть зарубежных удочек и три спиннинга. А ещё он держал в своём городском дворе длиной в сто и шириной в шестьдесят метров три коровы, шесть толстых свиней, десять баранов, двух коз и лошадь.

Семья пила когда домашнее коровье, когда козье молоко, сливки, ела сметану, брынзу, масло, творог и всякое мясо. А на лошади дядя Костя переплывал через Тобол и скакал по степям, отдыхая таким образом от угрюмого городского существования. Каждую субботу он собирал гостей, парил их сначала в своей большой бане, после чего из раскрытых окон большого дома проливалась на окрестность популярная музыка с пластинок фирмы «Мелодия». Ей подвывали гости под звон хрустальных стаканов и визжал беспричинный, но обязательный хохот жен дядиных друзей и личной супруги.

Лучшей жизни Боря и сам не видел, и не слышал о ней ни от кого. Поэтому машинист шагающего экскаватора, самого большого в мире, автоматически приобретал статус человека, достойного белой и чёрной зависти. В зависимости от затюканности завистника действительностью советской власти, которая нарочно не приучала основную массу граждан к зарплатам выше ста тридцати рублей, чтобы они не даже по пьянке не чувствовали в себе уважительное равенство с ненавистными нашей власти буржуями.

Но за пару месяцев до прощания с семилетним образованием к Боре, а, точнее — к его маме приехал её родной брат из Алма-Аты. Дядя Анатолий. На мамин день рожденья. Там, в стольном граде, он уже больше десяти лет полз по карьерной лестнице ввысь от простого комсорга домостроительного комбината до заместителя министра промышленности, строительства и связи. Добрался таки. Заскочил в кресло высокое. Причём самостоятельно. Только с помощью силы воли! И при символической поддержке друзей из ЦК компартии республики, которых ему сам бог послал, как утверждала его сестра, мама Борина.

Бог, возможно, был не в курсе, что мамин брат ещё комсоргом комбината организовывал с другими комсоргами разных контор отдых для простых инструкторов ЦК в лучших заповедниках Заилийского Алатау, где было несколько блуждающих ночами снежных человеков и много лесничеств с добрыми егерями, меняющимися девичьими бригадами, собранными комсоргами исключительно для доброго дела — для расслабления молодых усталых инструкторских тел, измученных кабинетным трудом.

Там прятались за тянь-шанскими елями просторные деревянные дома с десятком комнат, большая, пахнущая недавно срезанной осиной банька. Чудесная, гладящая душу фабрика по производству радости. С дубовыми и пихтовыми вениками, бассейном, коньячком и ружьями, с которыми отдохнувшие гости в голом виде носились по горам и долам, извергая банный пар от тел в горный лес, попутно стреляя в совсем не кажущихся ночью после парной и водочки кабанов, гиппопотамов, тигров и мамонтов.

— Ты, Борька, не рвись в рабочий класс шибко-то, — лениво говорил большой мамин брат за праздничным ужином. — Скоро коммунизм же грянет. А при нём всю работу чёрную делать будут роботы, всякие механизмы. Народ будет отдыхать и заниматься только интеллигентными делишками. Петь, музыку сочинять, писать книжки, малевать картины и кино снимать. Да ещё останутся те, кто всем этим будет руководить. Потому как без верной направляющей руки даже внутри коммунизма те же писатели такого начеркают, что перед гадскими капиталистами стыдно будет народу нашему.

— А чего ж ему делать-то, Борьке? — схватилась за голову сестрёнка дяди Анатолия. — Он же тупой как наши ножики в доме. Отец его как помер, царствие ему небесное, так точить и некому. Я не умею, мамка моя престарелая тожеть уже не способная, ножики из рук выпадают. А Борька и не знает обо что точить. Кудой ему, придурку, приткнуться при коммунизме?

— Вот тебе наказ мой, Борис Ильич, — дядя Анатолий встал, выпил стакан, зажевал колбаской. — Ты учись себе дальше. Нынче уже десять классов, не одиннадцать. Год мучений вам устранили, догадались. А потом я тебя определю в культурные люди. Чтоб ты народом руководил, а не наоборот. Понял умную мою задумку?

— И чего предстоит делать? — испугался разрушения мечты Борис. — Это что, экскаваторов не будет что ли при коммунизме?

— Они-то не пропадут, — поднял указательный палец дядя. — Но за рычагами будет сидеть железный человек, сделанный из стали, проводов и радиодеталей. И мозги будут из них же. Вот он и будет копать руду. А ты, Борька, приедешь ко мне и я тебя определю туда, где не работать надо, мозоли набивать, а управлять. Представь, что ты на автобусе руль крутишь. Вот куда крутнёшь, туда народ на твоём автобусе и поедет. Управлять будешь народом. А это полезнее, чем ковш посылать туда, да обратно. Хоть это понял?

— Это он понял, — определила Борькина маманя, сеструха дяди Анатолия.

И угадала. Через два года Борис