Эти безумные рассуждения помешал превратить в действия Янь Луй Чу Цзай. Несколько лет он был ближайшим помощником зятя Чингиса в китайском отделе зачаточного секретариата хана и работал с группой ученых, составлявших проекты указов на монгольском, китайском и несколько позже на тангутском языках. Чу Цзай осуществлял дело своей жизни, суть которого состояла в том, чтобы помочь Небесам, остановившим свой выбор на данном правителе, преобразовать варварство и невежество в добродетель и мудрость. Мечта его была вместе и революционной, и утопической, сырым материалом для эксперимента — лежащий в руинах Северный Китай. Чу Цзай стремился применять конфуцианские правила успешного управления, одновременно поощряя буддизм для культивирования разума, но его конечной целью было создание общества, которое перерастет конфуцианство, приблизительно так же, как коммунисты предвидели общество, которое через социализм придет к коммунизму. Поначалу все у него складывалось удачно. Его сподвижники, выступавшие в роли писарей, переводчиков, эмиссаров, астрологов и сборщиков налогов, показали себя очень полезными в деле управления вновь завоеванными землями. Он оказывался очень вовремя и к месту в нескольких городах — Самарканде, Линчжоу, Кайфэне — и спасал там библиотеки, исторические ценности и ученых.

Он предложил Угедэю план. Очень хорошо представляя себе, что монголам китайская цивилизация не нужна, если не будет приносить материальной выгоды, он указал, что если крестьяне будут процветать, с них можно будет взимать налоги и таким образом развивать экономику. Для этого он наметил неслыханный в Китае, не говоря уже о Монголии, план восстановления и управления. Во-первых, гражданские власти должны быть отделены от военных, которым свойственна произвольная и своекорыстная жестокость. Цзинь следует разделить на десять районов, в каждом иметь налоговый аппарат, который облагал бы крестьян налогами и взимал с горожан подушный налог, налоги должны уплачиваться шелком, серебром или зерном, все доходы от налогов идут в государственную казну. Даосское духовенство, разжиревшее и увеличившееся на пожалованном Чингисом персональном освобождении от уплаты налогов, обклады валось налогами на храмовые сборы и законами против дальнейшего присвоения буддийских храмов.

Монгольские военачальники резко возражали против таких нововведений. Но Чу Цзай, поддержанный Угедэем, стоял на своем твердо, и в 1231 году в бюджете были заложены доходы от его налогов в сумме 10 000 слитков серебра. Угедэй сделал его начальником китайского отдела секретариата, непосредственно подчиненным начальнику монголо-уйгурского отдела, тому самому Циньци, который сопровождал монаха Цянчуня к Чингису. Налоги требовали ведения учета, что было очень важным для наделения монгольской элиты землей. Отсюда перепись 1234–1236 годов, что упоминается в «Голубой книге», которая велась Шиги, сводным братом Чингиса, осуществлявшим и общий надзор за редактированием «Тайной истории». Государственное управление требовало образованных людей. В 1233 году Чу Цзай вызволил из рабства десятки ученых и вообще людей благородного происхождения, среди них был прямой потомок Конфуция, которого поставили в качестве судьи в Шаньтуне, родном городе Конфуция. Он основал государственное издательство и школу для сыновей китайских и монгольских чиновников, чтобы создать следующее поколение ученых и чиновников. Для бывших чиновников Цзинь, отданных в рабство, он устроил квалификационные экзамены, установив наказание для рабовладельцев, которые будут саботировать это постановление. Четыре тысячи человек сдавали экзамены, тысячу приняли на службу, и они снова стали свободными.

Долгое время Чу Цзай не мог добиться осуществления своих реформ. К концу 1230-х годов Угедэй, печально прославившийся пьянством, оказался все больше неспособным управлять империей, и власть фактически перешла к его честолюбивой и пронырливой второй жене — Торгене. Антикитайская часть придворных была против незнакомых ей методов управления, которые предлагал Чу Цзай. Мусульманские торговцы обещали больший доход. Становясь ростовщиками, наживаясь на несчастных китайцах, которым давали деньги в рост под 100 процентов годовых, они затем отбирали собственность за неуплату долга. В 1239 году торговец Абд аль-Рахман был назначен главным сборщиком «сельского налога» во всех бывших территориях Цзинь, а на следующий год Чу Цзая совсем оттеснили от дел. Некоторое влияние при дворе он сохранил, оставаясь астрологом Угедэя. В декабре 1241 года серьезно занемогший император затеял большую охоту, пренебрегая предупреждением Чу Цзая не делать этого. После охоты он всю ночь пил, алкоголем его накачивал ставший ближайшим фаворитом Абд аль-Рахман. На рассвете Угедэй умер.

Чу Цзай скончался через два года, в возрасте 54 лет, говорили, от разбитого сердца, после 30 лет преданного служения неосуществимому идеалу. Но сделал он многое. Невозможно сказать, уничтожили бы монголы и в самом деле все население Северного Китая, но благодаря Чу Цзаю ответа на этот вопрос мы так и не узнаем. Если Чингис и сделал одну мудрую вещь, то это взяв на службу этого способного и идеалистически настроенного человека.

Чу Цзаю посмертно были оказаны достойные почести, его удостоили посмертных титулов и гробницы рядом с бейджинским озером Куньмин. Позже гробницу дважды переносили, последний раз в сады Летнего дворца. Если идти по берегу озера Куньмин, где всегда множество лодок, пройдите мимо Зала нефритовых волн и поверните через арку в выкрашенной в красный цвет стене в маленький, затененный кипарисами дворик, здесь вы найдете Длиннобородого, изваянного в его полный двухметровый рост. Это статуя XV II I века, повторяющая ранний оригинал. Рядом с ним вы сечены строчки, принадлежащие императору Чэнь Луня, то же XVIII века: «Хотя мы родились в разных династиях, я уважаю его за честность перед своим императором. Я сам император, надеюсь, мои министры берут с него пример».

Тем временем Запад полностью покорен не был. В сущности, с потерей интереса у Чингиса и с его смертью старые завоевания были растеряны. Халиф по-прежнему правил Багдадом, а манящие призывы выйти в венгерские степи не находили отзыва. Эти далекие венгерские степи определенно были монгольской судьбой, как Калифорния американской. Владение ими будет недолговечным, но продолжится ровно столько, сколько было необходимо для демонстрации честолюбия Чингиса в самой его чудовищной форме.

Принадлежавшая Джучи часть империи, север и юг, была поделена между его сыновьями Орда и Бату. В 1235 году, сразу после падения Цзинь, Угедэй устроил великий национальный съезд вождей в Каракоруме, новой столице, вставшей там, где когда-то в степях долины реки Орхон владычество валитюрки. По величине он был чуть больше деревни, занимая около двух квадратных километров площади. Но город был защищен стеной, внутри которой имелась вторая, огораживавшая дворец Угедэя — похожее на церковь здание. Потом в городе установили двенадцать небольших шаманских святынь, две мечети, христианскую церковь, много домов и море юрт. Но монголы не были сильны в архитектуре, в их творениях всегда присутствовало что-то искусственное — Бразилиа или Канберра вместо Лондона и Парижа. Монах Уильям из Рубрука, который был к Каракоруме в 1254 году, презрительно отозвался об увиденном, сказав, что «монастырь Сен-Дени стоит в десять раз больше, чем этот дворец». Сегодня это главная туристская достопримечательность Монголии, но от древней столицы ничего не осталось, только огромная каменная черепаха, когда-то служившая основанием колонны. Камни Каракорума ушли в землю или по шли на постройку монастыря XVII века, что находится неподалеку.