Оксана отступила от мужа на шаг:

– Церковь разрешает разводы, успокойся.

– Да-а?! А заметно, что я волнуюсь?

– Очень. И не плюй больше оливки на пол. Упадет кто-нибудь, упаси Господи…

– Тогда я тоже скажу… – И он закричал на весь зал: – То-ост! То-о-ст!

Подошел тоже порядком набравшийся Эмиль, предупреждающе взял его за шиворот:

– Денис…

Оксана махнула рукой:

– Пусть выскажется, а то лопнет.

– Слушай, тебе что в Писании сказано: прилепилась к мужу и молчи, а не хами ему. – Денис наполнил себе рюмку. – Внимание! Алё! Люди! Морды! Я вас не знаю! Все меня слышат?

Ему сдержанно ответила жена:

– Все. Хотя лучше бы ты помолчал.

– Э-э-э, нет! Помолчать! Господа бывшие товарищи! Мне, новопрде… новопреставленному супругу такой уважаемой дамы – Ок-са-ны Ва-лен-ти-нов-ны Тур-ча-нец, мужу такой…

Оксана сделала знак Лёлику и гувернантке, сидевшим справа и слева от Маргоши, чтобы те увели девочку. Маргоша, давно уже страшно расстроенная, уходить не хотела. Лёлик взял со стола фруктов, пирожных, отдал все гувернантке и что-то сказал на ухо девочке, поправляя пышную пелерину ее праздничного платья. Та грустно кивнула, еще раз взглянула на Дениса, который никак не реагировал весь день на ее умоляющие взгляды, и ушла за Лёликом.

– Да-а… Не дали сказать… – Денис отпихнул Эмиля. – Уйди к черту! – Денис коротко хохотнул: – У вашего Магомета, тоже небось черти служат, в подметалах… Эй, люди! Морды! Я – атеист! Все слыхали? И этим горжусь! А-те-ист! У меня богов нет! И жизнь одна! И очень короткая! И я – один! Один в космосе! Один родился и один умру! А это вокруг… – Денис широко развел руками, – всё хи-ме-ры! Никого из них не знаю! Нет! Ай, да уйди ты, не нашептывай! Ни-че-го не слышу! Вы – мне! Заткнули рот! Сиди, мол, Денис Игоревич, и не позорь своим тупым рылом вот енту супербле-е-ди! Да я… если бы не ты… я бы не фигней занимался, а наукой, наукой! Понимаешь? Ты из меня идиота сделала! Если бы не ты, я бы… я бы сейчас…

Оксана в полной тишине задумчиво повторила:

– Где б ты был, если бы не я…

– Де-де… – вздохнула Жанна. – В сраце!

Эмиль от неожиданности засмеялся, за ним – несколько человек из притихших гостей. Денис попытался выбраться из-за стола, Эмиль с Жанной с двух сторон усадили его на место. Он яростно отталкивал их руки и кричал, не в силах сопротивляться:

– Ты вообще закройся, дармоед! А ты, корова, скажи спасибо, что я тебе показал, где у тебя вход, а где выход!

Оксана, оглянувшись, сделала знак двум гостям в скромных костюмах, до этого тихо переговаривавшимся в дальнем углу. Они подошли к Денису, ловко, аккуратно приподняли его, перевернув горизонтально, и быстро вынесли из каминного зала.

Денис неожиданно расхохотался и, положив руки за голову, громко запел. Пока его несли по лестнице в дальнюю спальню на втором этаже, он все кричал:

– Бо-о-бики-бобики, бобики-подружки, бобики-бобики – ушки на макушке!

Гости после обеда как-то быстро разъехались, остаться ночевать никто не захотел, кроме Жанны и Эмиля. Оксана хотела пойти за Маргошей, которую увела к себе в соседний коттедж приятельница, но потом передумала. Пусть отдох-нет от взрослых проблем. Там еще две девочки, ее подружки, и ни одного пьяного папы… И Лёлик проследит, если надо – и накормит, и утешит. Оксана видела, как переживала Маргоша, но не в ее привычках было разводить сантименты. Она была уверена – если бы она сама, когда была еще совсем девчонкой, два года не ухаживала за больной бабкой, которая, до того как слечь, била ее вместо разговоров, то у нее бы ничего не вышло. Надо с детства учиться сжимать кулаки, стискивать зубы и уметь постоять за себя.

Хуже всего приходится самым любимым и ненаглядным деткам. Они всю жизнь рассчитывают на эту любовь, которой было в избытке в детстве, ищут ее, ждут и, не найдя, разочарованно обвиняют всех – в том числе отдававших им самих себя мамочек. А Оксана теперь с благодарностью вспоминает, как сидела в холодном чулане на промерзшей колченогой лавке, грызла сырую картошку, соскребая грязную кожуру обломанными ногтями, читала в темноте замусоленные учебники с изрисованными страницами и ждала, пока уснет бабка. Чтобы лишний раз та не сунула ей в лицо свой жесткий, темный кулак. А как та ругалась, когда уже слегла и не могла даже сесть на ведро… Как отталкивала, сбивала миски с кашей и картошкой, которые терпеливо приносила ей Оксана… Нарочно сбивала, со злости. Не хотела она лежать и умирать не хотела. Хотела встать и бить Оксанку, провожать последних подружек на погост, выпивать по маленькой в праздники и таскаться за пятнадцать километров в церковь, на службу.

Долгие годы Бог для Оксаны был бабкиным другом, ею же самой и выдуманным. Все той простит, все поймет, бабку не накажет, а Оксанку почему-то накажет… Ключ вдруг забил в соседнем лесу – бабкин друг постарался, чтобы им, горемычным, из грязного старого колодца, куда что только не роняли сослепу-то еле живые старухи, воду больше не пить. Дом соседский, пустой, уж десять лет как заброшенный, отчего-то загорелся, да сам и потух, – так и это все он, бабкин Бог, придумал. Чтоб Оксанку попугать…

И лишь когда через много лет Оксана сама ухватилась за веру, потому что надо было хоть за что-то ухватиться, хоть за этот сомнительный, сладкоречивый, непонятный мир, она стала понимать бабку. И зачем было искать другие объяснения и ключу, и пожару, и, кстати, внезапной бабкиной немощи.

Объяснение было простым, оказалось совсем близко. Только надо было его увидеть, поверить, что ты в мире этом не одна, что ты кому-то нужна. И не просто кому-то, а всемогущему, бессмертному, всесильному… Он позаботится о тебе. Только забота его своеобразная – через испытания, через лишения. Но и приятные сюрпризы бывают. В виде неожиданных удач, чудесных совпадений…

Вот не поступила она на филфак, но встретила Дато, Маргошу родила, магазин свой первый открыла… А так разными дорожками бы пошли… Это же не случайно, это ее подвели, испытав и проверив, да и показав, что без Божьего промысла она – ничто. Как она знала историю и литературу, когда поступала на филфак, как упорно ходила пешком в школу за несколько километров, хотя можно было бросить после восьмого класса, – многие так делали. Как читала и читала, и все запоминала, сколько вызубрила цитат!.. Но три года подряд получала тройки на первых же экзаменах. Значит, это был не ее путь, и там, наверху, это знали. Причем кто точно из богов следил за Оксанкиными успехами – не важно. Главное, кто-то вел ее за ручку. Поверить, что все это хаос и случайность? Нет, никогда. И крест ее в виде Дениса, дорогой, тяжелый, – тоже испытание и дар свыше.

Оксана давно уже не понимала, как можно жить и не верить. Ждать смерти, к примеру. Вот она знает, что ее душе уготовано другое, и ей легче жить от этого. Легче прощать – она чувствует за собой это право, прощение обид и измен не унижает ее, а, наоборот, укрепляет в своей силе и в вере. Легче любить, чувствуя не случайность и не греховность своей любви к Денису, а одобрение сверху. Вот ведь как странно все завершилось с той девушкой – никак, просто прервалось, и все. Без вмешательства высших сил здесь дело не обошлось, это уж точно. Да и на Дениса посмотреть – разве не ведет его кто-то, неразумного, по его собственной, запутанной и сложной дорожке? Кто-то ведет, а кто-то мешает этому пути, как сегодня…