какие-либо решения о будущих границах впредь до окончания войны. Если бы речь шла только об англичанах, еще можно было бы надеяться как-либо их переубедить. Хуже было то, что Рузвельт взял с англичан твердое обещание не делать ничего подобного без предварительного соглашения с США. Американцы же тогда не признавали советских границ 1941 г., в частности, не признавали вступление прибалтийских государств в СССР. При таких условиях вся затея с протоколом была совершенно безнадежна. <…>

Как только Иден ознакомился с текстом протокола, он сразу же ответил, что британское правительство сейчас не может его подписать, и подробно мотивировал это, особенно подчеркивал позицию США в вопросе о границах.

Сталин стал возражать и пытался переубедить английского министра иностранных дел, но тщетно. Это сильно испортило атмосферу переговоров, и обе стороны ушли с заседания в плохом настроении.

18 декабря состоялось третье заседание, на котором продолжалась дискуссия по вопросу о договорах и протоколе. Англичане давали понять, что они готовы вести переговоры и надеются на возможность соглашения по проектам договоров, но по вопросу о протоколе никакого сдвига в их позиции не обнаружилось. В свою очередь, Сталин заявил, что без протокола договоры не могут быть подписаны. Создался тупик, из которого не было видно непосредственного выхода. Единственное, чего Сталину удалось добиться, это обещания Идена передать спорные вопросы на рассмотрение английского кабинета, а также правительств британских доминионов. Он не исключал и возможности консультации с правительством США.

После третьей встречи стало ясно, что соглашение в Москве не может состояться, однако ни СССР, ни Англии не имело смысла обнаруживать перед Гитлером и Муссолини наличие существующих между ними разногласий. Было решено поэтому опубликовать о визите Идена такое коммюнике, которое не могло бы доставить никакого удовольствия врагу. Составление проекта коммюнике было поручено мне. Закончив работу, я показал свой проект Сталину. Он одобрил его.

Потом я показал проект Идену и получил его одобрение. Он даже прибавил:

— Коммюнике лучше, чем я надеялся.

Таким образом по вопросу о тексте коммюнике обе стороны были согласны.

И. М. Майский. Воспоминания советского дипломата.

Международные отношения, М., 1987. С. 623–625.

И. М. Майский, 16–18 декабря 1941 года

Как-то в связи с подготовкой к очередной встрече обеих делегаций я оказался в кабинете Молотова, где находился также и Сталин. Молотов сидел за письменным столом, а Сталин расхаживал из конца в конец по кабинету и на ходу высказывал суждения и давал указания. Когда вся подготовительная работа была закончена, я обратился к Сталину и спросил:

— Можно ли считать, что основная линия стратегии в нашей войне и в войне 1812 года примерно одинакова, по крайней мере, если брать события нашей войны за первые полгода? Сталин еще раз прошелся по кабинету и затем ответил:

— Не совсем. Отступление Кутузова было пассивным отступлением, до Бородина он нигде серьезного сопротивление Наполеону не оказывал. Наше отступление — это активная оборона, мы стараемся задержать врага на каждом возможном рубеже, нанести ему удар и путем таких многочисленных ударов измотать его. Общим между отступлениями было то, что они являлись не заранее запланированными, а вынужденными отступлениями.

И. М. Майский. Воспоминания советского дипломата.

Международные отношения, М., 1987. С. 632.

И. М. Майский, 20 декабря 1941 года

<…> Сталин устроил в честь Идена большой обед в Кремлевском дворце. За длинным столом кроме английской делегации сидели члены Политбюро, наркомы, генералы. Председательское место занимал Сталин. Справа от Сталина сидел Иден, рядом с Иденом сидел я и являлся для них обоих переводчиком. Сталин произнес главный тост в честь британского министра иностранных дел. В конце обеда отвечал Иден тостом за хозяев.

В самом начале обеда произошел забавный инцидент. На столе перед Иденом в числе других вин стояла большая бутылка перцовки. Желтоватый цвет жидкости несколько напоминал шотландское виски. Иден заинтересовался этой бутылкой и спросил Сталина:

— Что это такое? Я до сих пор не видал такого русского напитка. Сталин усмехнулся и с искринкой в глазах ответил:

— А это наше русское виски.

— Вот как? — живо откликнулся Иден. — Я хочу его попробовать.

— Пожалуйста.

Сталин взял бутылку, налил Идену бокал. Иден сделал большой глоток. Боже, что с ним сталось! Когда Иден несколько отдышался и пришел в себя, Сталин заметил:

— Такой напиток может пить только крепкий народ. Гитлер начинает это чувствовать.

После обеда, как обычно на сталинских банкетах, в соседнем помещении был устроен кинопросмотр с перерывами, который затянулся до глубокой ночи.

Иден остался очень доволен вечером у Сталина. Он рассматривал его как симптом того, что выявившиеся во время переговоров разногласия не испортят дружескую атмосферу между обеими странами.

И. М. Майский. Воспоминания советского дипломата.

Международные отношения, М., 1987. С. 628–629.

К. К. Рокоссовский, декабрь 1941 года

Мне запомнился разговор, происходивший в моем присутствии между Г. К. Жуковым и И. В. Сталиным. Это было чуть позже, уже зимой. Сталин поручил Жукову небольшую операцию, кажется в районе станции Мга, чтобы чем-то облегчить положение ленинградцев. Жуков доказывал, что необходима крупная операция, только тогда цель будет достигнута. Сталин ответил:

— Все это хорошо, товарищ Жуков, но у нас нет средств, с этим надо считаться.

Жуков стоял на своем:

— Иначе ничего не выйдет. Одного желания мало.

Сталин не скрывал своего раздражения, но Жуков твердо стоял на своем. Наконец Сталин сказал:

— Пойдите, товарищ Жуков, подумайте, вы пока свободны.

Мне понравилась прямота Георгия Константиновича. Но когда мы вышли, я сказал, что по-моему, не следовало бы так резко разговаривать с Верховным Главнокомандующим. Жуков ответил:

— У нас еще не такое бывает.

Он был прав тогда: одного желания мало для боевого успеха. Но во время боев под Москвой Георгий Константинович часто сам забывал об этом. <…>

Спустя несколько дней после одного из бурных разговоров с командующим фронтом я ночью вернулся с истринской позиции, где шел жаркий бой. Дежурный доложил, что командарма вызывает к ВЧ Сталин.

Противник в то время потеснил опять наши части. Незначительно потеснил, но все же… Словом, идя к аппарату, я представлял, под впечатлением разговора с Жуковым, какие громы ожидают меня сейчас. Во всяком случае, приготовился к худшему.

Взял разговорную трубку и доложил о себе. В ответ услышал спокойный, ровный голос Верховного Главнокомандующего. Он спросил, какая сейчас обстановка на истринском рубеже. Докладывая об этом, я сразу же пытался сказать о намеченных мерах противодействия. Но Сталин мягко остановил, сказав, что о моих мероприятиях говорить не надо. Тем подчеркивалось доверие к командарму. В заключение Сталин спросил, тяжело ли нам. Получив утвердительный ответ, он сказал, что понимает это: