Уже занимался день, когда они вышли к Бедфордской дороге. Людям велели лечь на траву и отдыхать. Когда подтянулся арьергард, солнце взошло, но это было не важно — их никто не заметил. (По дороге пришлось свалить несколько деревьев, мешавших движению пушек, но их спилили, а не срубили, чтобы не шуметь.)

В три часа ночи генерала Патнэма разбудили, сообщив, что неприятель атакует на правом фланге, на Гуанской дороге (Грант решил выступить с опережением графика). Три сотни британцев вылетели на Гуанскую дорогу, паля из мушкетов, и американские дозорные побежали, сверкая пятками.

Патнэм кинулся в лагерь Стерлинга и приказал выступить навстречу врагу и опрокинуть его, не имея ни малейшего представления о численности неприятеля. Пушки подали сигнал тревоги, забили барабаны. Генерал Сэмюэл Парсонс (еще год назад скромный судебный поверенный из Коннектикута) вскочил на коня и поскакал к месту атаки. Из леса выходили британцы и спускались с холма. Остановив два десятка бегущих дозорных, Парсонс занял с ними оборону в полумиле от неприятеля и сумел задержать его продвижение до подхода Стерлинга с основными силами.

Шотландцы шли стройными рядами, с развевающимися знаменами. Приблизившись на две сотни ярдов, они открыли огонь из полевой артиллерии и мушкетов, но Стерлинг приказал своим людям не стрелять, пока противник не подойдет на 50 ярдов. Несмотря на то что ряды американцев редели под обстрелом, они не дрогнули, и британцы не стали подходить ближе. Тогда заговорили американские пушки. За час американцы отбили две атаки. Но задачей Гранта было лишь отвлечь внимание на себя, и он с ней справился.

В это время артиллерия гессенцев обстреливала позиции Салливана. Три бригады выстроились в линию, на протяжении целой мили, и не двигались дальше. Увидев это, Салливан отправил несколько своих полков на помощь Стерлингу.

Вашингтона, находившегося на Манхэттене, подняли с постели известием о том, что генерал Грант на Гуанской дороге. «Ага, я всё-таки был прав! Они движутся вдоль берега, под прикрытием кораблей, — значит, идут сюда». Он снова лег спать и проснулся уже на рассвете, когда к Ист-Ривер шли пять военных кораблей. Если бы они достигли цели, это была бы катастрофа: американская армия оказалась бы разрезанной пополам, а Бруклинские высоты подверглись бы нападению с тыла. По счастью, ветер изменил направление, и корабли вернулись в гавань.

Около девяти утра Вашингтон и Джозеф Рид уже примчались в Бруклин. Генерал приказал еще нескольким полкам перейти на Лонг-Айленд. Носясь верхом перед своими войсками, Вашингтон призывал их выказать себя настоящими солдатами, ведь на кону стоит то, за что можно отдать свою жизнь, и прибавлял: «Если увижу, что кто-то показал спину, сразу пристрелю. У меня два заряженных пистолета. Но я никого не прошу заходить дальше, чем я. Я буду сражаться, пока у меня будет хоть одна рука и одна нога».

Ровно в девять часов грохнули две тяжелые пушки: это был сигнал гессенцам и Гранту идти на штурм. Армия Хоу двинулась черед Бедфорд к Бруклину.

Будучи главнокомандующим, Вашингтон уже не мог сам вести своих людей в атаку; он следил за битвой с Бруклинских высот, сидя на лошади и глядя в подзорную трубу, так что его хорошо было видно.

Три с половиной тысячи солдат генерала Салливана пытались помешать британцам продвинуться за Гуанские высоты. Американцы могли только стрелять — штыков у их мушкетов не было. Вдруг загремели барабаны, и прямо на них, в лоб, полезли немецкие наемники; их было очень много, и они упорно и быстро продвигались вперед. Оставив на пути гессенцев заградотряд, Салливан решил отвести основные силы — и обнаружил, что сзади его обошли британцы, открывшие ураганный огонь. Американцы тоже начали стрелять, причем довольно метко. С обеих сторон никто не мог понять, что происходит; воцарилось всеобщее смятение, люди пытались бежать, не зная куда. Положение было отчаянным, единственный выход — отступить; применяя тактику «выстрелил — беги», Салливан повел своих людей к бруклинским позициям.

Тем временем из леса выскочили немецкие егеря в зеленых мундирах и гренадеры в синих; американцы успели выстрелить не больше двух раз. Некоторые отбивались мушкетами, как дубинами, другие просили пощады. Озверевшие гессенцы не щадили никого; тех, кто сдавался в плен, прикалывали штыками к деревьям, словно бабочек булавками. Даже англичане, долго ждавшие случая отомстить за Банкер-Хилл, были шокированы таким поведением немцев и шотландцев. Уцелевших пленников превратили во вьючный скот и впрягли в пушки.

Весь левый фланг американцев был смят. Тысячи людей бежали, сотни попадали в плен. Стоя посреди кукурузного поля, держа в обеих руках по пистолету, Салливан отстреливался до последнего, а потом надвигавшиеся с двух сторон шеренги врагов сомкнулись и его взяли в плен.

К десяти часам британцы были в двух милях от Бруклина. Сотни американцев бежали туда с поля боя, большинство в крови, совершенно изнемогшие. Офицеров не хватало. Вашингтон не мог ничего поделать, оставалось только смотреть.

Стерлингу было приказано отражать атаки неприятеля, и он четыре часа держался, устроив «сражение в английском стиле». Делавэрцы стояли под ядрами не кланяясь, с развевающимися знаменами. Противник не атаковал — наверное, боялся. Но в одиннадцать часов Грант нанес удар в центр, а тысячи гессенцев вышли из леса слева. Когда Стерлинг, наконец, решил отступить, было уже поздно: с тыла подходили британцы, дивизия Корнуоллиса преградила путь на Бруклин. Отступать можно было только к Гуанской бухте, через болото и ручей, который во время прилива разливался на 80 ярдов, а вода уже прибывала.

Велев своим людям уходить через болото, Стерлинг с 250 мэрилендцами, впервые участвовавшими в бою, атаковал Корнуоллиса, прикрывая отступление, а может быть, надеясь прорваться. Это был самый ожесточенный бой за весь день. Мэрилендцы отступали под смертельным огнем, потом смыкали ряды и снова шли в атаку — пять раз. Сам Стерлинг сражался как лев. «Господи! — восклицал Вашингтон, глядя на это побоище и ломая руки. — Каких храбрецов я вынужден сегодня потерять!» Наконец Стерлинг велел им рассыпаться и попытаться добежать до Бруклина. Их подвиг оказался напрасным: многие из тех, кого они так мужественно прикрывали, увязли в болоте; не умевшие плавать беспомощно трепыхались в ручье под мушкетным огнем или возвращались с поднятыми руками; только нескольким офицерам удалось переплыть на ту сторону, держась за шеи лошадей. Не желая сдаваться англичанам, лорд Стерлинг ринулся прямо в огонь к полку гессенцев и сдался генералу фон Хайстеру.

К полудню англичане были в виду Бруклина и горели желанием атаковать, однако Хоу приказал остановиться. Пушки смолкли. Сидя за стенами фортов, защитники Бруклина напряженно ожидали штурма, но время шло, а ничего не происходило. До самого вечера слышны были только крики раненых, лежавших на поле боя среди непогребенных тел. В лагерь американцев постепенно приходили бойцы, избежавшие плена, — поодиночке или по трое-четверо, по большей части серьезно раненные. На следующее утро пришли десять мэрилендцев — все, кто уцелел.

Вашингтон со своей армией был в критическом положении: противник их переиграл и задавил числом; они оказались заперты в Бруклине, прижаты к Ист-Ривер, которую можно было использовать для отступления только при благоприятном ветре. Переменится ветер — и в реку войдут британские корабли, перекрыв все пути назад. Бруклин обернулся ловушкой.