— Вид у тебя, конечно…

Рене покачал головой. А вид у Эдгара был действительно так себе. И хотя, как ни странно, в драке ему даже не сломали нос, но ссадины на лице и сбитые костяшки пальцев свидетельствовали о том, что и ему тоже досталось. Зато мсье Обьер, в отличие от Эдгара, был свеж и бодр, и казалось, просто не мог усидеть на месте.

— Не думал, что скажу такое, но знаешь, всё-таки Флёр была права, когда говорила, что не стоит звать на помолвку твоего дядю Шарля, — осторожно произнёс Рене, и отхлебнул из бокала, явно настраиваясь на серьёзный разговор. — Так что ты будешь теперь делать? Вернее, не так, я хотел спросить: что мы теперь будем делать? Ведь ты же, надеюсь, понимаешь, что после всего, что произошло на балу… Ты вообще представляешь, какое теперь о тебе сложится мнение в альбервилльском обществе? Тебя не примут ни в одном доме после того, что ты устроил!

— Ну, этого следовало ожидать, — мрачно ответил Эдгар. — Было бы странно обратное.

— И почему же ты так спокоен, позволь полюбопытствовать?

— Потому что дурное мнение альбервилльского общества — это меньшая из моих проблем, — Эдгар развернулся, прислонился к стене и скрестил руки на груди.

— Ах да, ты же разорвал помолвку с Флёр! — воскликнул Рене с деланным удивлением. — Но знаешь, тут я даже рад: твоя женитьба на ней изначально была дурной затеей.

— Банк Фрессонов отклонил моё предложение по снижению процентной ставки, мсье Лаваль, сам понимаешь, отказался помогать с поставкой тростника, Флёр обещала меня убить, а Бернары — выпотрошить «Жемчужину», как поросёнка, до последнего луи! И только чёртов дядя Шарль сказал, что это был лучший бал в его жизни! — развёл руками Эдгар, криво усмехнувшись.

— Ну хоть кто-то остался доволен! — усмехнулся в ответ Рене.

— Кажется, таким странным способом я добился безоговорочного уважения дяди, — ответил Эдгар и покачал головой, — Шарль даже забросил своих шлюх на Эспаланда Руж. Клятвенно пообещал купить сегодня-завтра рабов и лично отвезти их на плантацию, и даже Грегуару с Марселем надавал оплеух и отправил домой. Так что есть и положительные моменты во всей этой истории…

— Ну, а теперь, когда масштабы разрушений ясны, — Рене аккуратно отодвинул пустой стакан, встал и, подойдя к Эдгару, спросил, глядя ему прямо в глаза: — может, ты объяснишь за каким чёртом ты прицепился к бернаровой племяннице?

— Не начинай…

— Нет уж, тебе придётся меня выслушать! Потому что, когда я ввязался в ваше примирение с Бернарами, я был уверен в том, что ты разумный человек. И когда я говорил, что с твоим характером ты безусловно с ними поладишь, знаешь, что я имел ввиду? Поладить — это вовсе не приставать к их племяннице, будучи помолвленным, и не позорить её перед всем городом! Не оскорблять Филиппа Бернара. И уж точно не бить морду сыну банкира, у которого ты просил рассрочки! Ты всё испортил! Чёрт возьми, Эдгар, да что на тебя нашло?! — воскликнул Рене зло.

— Ты не поймёшь…

Рене, и правда, не поймёт, если сам Эдгар себя не понимает. И у него нет объяснения тому, что произошло вчера: как случилось, что в одно мгновенье ему стала невыносима мысль о том, чтобы прожить жизнь без этой девушки, и почему помолвка с Флёр стала душить его, словно удавка, словно тёплая одежда в жаркий день, вызывая только одно желание — содрать её с себя и освободиться.

И он так и сделал — пошёл к Флёр и сказал, что расторгает помолвку.

А вот теперь…

Он только что вернулся от Бенье, и от новостей, что принёс ему усердный сыщик, всё внутри у Эдгара жгло, как калёным железом. Никогда он ещё не испытывал такой странной смеси чувств: тоски, жажды, отчаяния и злости. И он не знал, что ему теперь делать.

Они снова встретились в мужском клубе, где Бенье любил проводить сиесту, и в этот раз сыщик сразу перешёл к фактам.

— Мсье Дюран, что же, у меня для вас есть новости и по вашему отцу, и по той девушке, о которой вы спрашивали.

— Летиция Бернар, она племянница Готье Бернара, это я уже и так знаю, — нетерпеливо перебил его Эдгар.

— Боюсь, вы не совсем правы, мсье Дюран, — аккуратно поправил его сыщик, — эта девушка, кто угодно, но только не племянница Готье Бернара. Вот, полюбуйтесь, — он вытащил из кожаного портфеля газету и положил её перед Эдгаром, — это «Марсуэнский экспресс». Видите заголовок?

— «Антуан Морье — убийца и казнокрад»? И что? — удивился Эдгар.

— Сегодня я говорил с тем самым сыщиком — Морисом Жеромом. Он, кстати, как раз вернулся из Старого Света и поведал мне прелюбопытную историю. И эту газету, кстати, мне дал тоже он. Так вот, та, кто выдает себя за Летицию Бернар, вовсе даже не она. Эта женщина — жена Антуана Морье, вернее, теперь уже вдова, и преступница, которую разыскивают в Марсуэне. Подозревают, что она прячет украденные Антуаном Морье деньги. И никакая она не племянница Бернарам, а просто мошенница, которая, перехватив письмо Анри Бернара, решила выдать себя за неё. На руку ей сыграло то, что Бернары никогда не видели настоящую Летицию и приняли всё за чистую монету. Морис Жером приехал накануне и сразу направился к Бернарам, и как только обман открылся — эта лже-Летиция тут же сбежала, только её и видели. Я был сегодня у Бернаров и побеседовал с мсье Готье...

— Сбежала? Как сбежала? Куда сбежала? — перебил Эдгар Бенье.

— Никто не знает. Исчезла прямо с бала, едва её обман раскрылся. К счастью, это произошло внезапно, и она не успела обокрасть Бернаров. Возможно, у неё был сообщник…

— Или сообщница… Вы так и не нашли Марию Лафайетт?

— Она пока не вернулась из столицы.

Дальнейший рассказ сыщика Эдгар слушал с трудом. О бумагах и закладных отца, и о том, кто такой мсье Тревилье из Реюньона…

Шарлатанка… Мошенница… Всё обман! Проклятье! Боже, какой же он глупец!

Его злило понимание того, что всё оказалось именно так, как подсказывал ему здравый смысл с самого начала. На что он надеялся? В свете того, что он узнал от Бенье, события прошлого вечера выглядели и вовсе безумно. Что на него нашло? Одной глупой выходкой он перечеркнул все труды по спасению плантации. Он выставил себя идиотом, он…

Эдгар вернулся домой, плеснул себе бурбона и принялся ходить по гостиной из угла в угол, думая о том, что же ему делать.

Но худшим наказанием было то, что он не знал, как ему избавиться от мыслей о ней, от этого яда под названием «Летиция Бернар», который тёк по его венам. Ничто так не отравляло его душу, как осознание того, что он никогда её больше не увидит. И в это мгновенье он почти ненавидел её, ненавидел и тосковал, и не знал, как вырвать эту тоску из своего сердца.

Но он должен её забыть. Забыть и жить дальше. И снова попытаться склеить всё, что так опрометчиво разрушил вчера.

— Послушай, Рене, — Эдгар посмотрел на друга, — я понимаю, что виноват перед тобой, и что, наверное, моя просьба прозвучит сейчас безумно, но ты не можешь попытаться снова устроить мне встречу с Готье Бернаром? Я хочу всё исправить.