школы, и мы отправляемся в Ленокс. Сначала погулять по скульптурному парку на территории Мариинского монастыря — там умиротворение. Дальше идем угощаться в историческую классическую таверну «Красный лев». На огромном крыльце стоят столики, где на открытом воздухе можно даже в пандемию закусывать без риска для здоровья.

День солнечный и даже теплый, пока светит солнце.

Официант оказывается русскоговорящим — светловолосый и молодой парень из Белоруссии.

— Чем хотите угоститься, девушки?

Я цвету и пахну от «девушек». Лора принимает то, что я считаю комплиментом, как личное оскорбление. Она терпеть не может, когда люди не замечают нашу разницу в возрасте и мою неочевидную седину и зрелость.

— А удивите нас чем-то вкусненьким и легким, закусочным! — радостно отвечаю ему.

— Она моя мама, и ей сорок шесть лет, никакая она не девушка, — бурчит Лора.

Прощаю ей, не ведает, что творит.

Официант понимающе смотрит на нас. Он принял заказ и заметил нашу динамику. Легкой танцующей походкой он удаляется. Вернувшись с вином, он щедро наливает мне намного больше, чем я ожидала от одного бокала.

Потом приносит обещанные вкусности — французский сыр, свежий багет, оливки, колбаску, виноград. Позже приносит кусок тортика со свечкой. Один годик и одна свечка — не восемь тортиков с одной свечкой, как хотел Карлсон.

Нам нравится гламурное времяпровождение и внимание симпатичного официанта. Мы угощаемся и разглядываем людей на улице — тут ходят без масок. Милый образ недавнего прошлого. Время пролетает незаметно, и темнота мягко и незаметно опускается на широкое крыльцо таверны, выключая наш человеческий телевизор. Нам надо торопиться в парк, у нас билеты по времени.

Из чернил темноты хочется к свету. Для начала фары от машины прорезают мрак, освещая дорогу. После светового коридора дороги попадаем в светящуюся палитру парковки, а за ней — в волшебство. Неоновые, фиолетовые, ярко-малиновые, желто-золотые, серебристо-белые лучи света переплетаются в затейливых узорах: шары, грибочки, звезды, колонны. Получается сад света там, где раньше был сад из деревьев и цветов. Похоже на статичные, зависшие в воздухе фейерверки. Бывший парк населен тысячами святлячков-софитов. Пятна света влекут нас по дорожкам, и мы проводим полтора часа, бродя по этим закоулкам света и тени. Возвращаемся к машине почти загипнотизированные.

Несказанное облегчение от того, что Вася уже уехал из больницы, что мне не надо волноваться о том, что случится с ним ночью, если бы был дома, о его таблетках, физическом и психическом здоровье. У Васи есть отец, который десять лет не участвовал в заботе о ребенке, но сейчас, по стечению обстоятельств, исполняет функцию папы. Он по-прежнему считает меня корнем зла, не разговаривает со мной, отказался оплатить счет за больницу, но это всё мелочи — Васечка с ним, и мне не надо им заниматься. Этот день рождения удался.

Еще одним подарком себе на день рождения стала сессия с Грейс. Моя йоговская подруга порекомендовала мне ее как целительницу и терапевта в одном лице. Ее работа с энергиями — это симбиоз между психотерапией, коучингом и энергетическим хилингом. Сессия началась с очищение поля и лавины слез. Через пару дней до меня дошло, что я нашла то, что искала. Грейс — настоящий Мастер, который приходит, когда ученик готов. Ее сессии проходят в измененном состоянии сознания, я теряю ориентацию во времени и не очень помню, что было. Она присылает потом аудиозапись. В моей терапии с Аней я чайной ложкой пыталась выкопать себя из ямы. И не то, что я не ценю эту помощь — она была соломинкой, за которую я схватилась, как утопающий, и стала реально выплывать. С Грейс — это психотерапия с Высшими силами на стероидах. Вместо чайной ложки я нахожу свои крылья, и через несколько взмахов яма остается далеко внизу. Я чувствую, что есть выход из лабиринта проблем. Грейс рассказала мне о Васе, его кармических задачах и что мне нужно делать, чтобы выйти из этого психического виража.

Домашние бьются в мою дверь во время сессии. Может, чувствуют угрозу рассыпания карточного домика той реальности, в которой я живу, когда я одна против всех? Одна сессия — только начало, почин, и работы много. Океаны слез еще предстоит выплакать. Когда я занимаюсь медитацией, эффект похожий — за одно сидение проживаются эмоции и мыслеформы, накопленные за дни, недели и месяцы. А с помощью Грейс это всё происходит за секунды. Я буду с ней работать.

У мамы тоже новый почин. С новой страховкой Центр для пожилых начал присылать помощниц. Они водят маму гулять три раза в неделю. Она с их помощью сварила борщ — первый раз за этот год. Мама рассказывает им про Лондон, как может, и они слушают, хотя парочка работниц уже сбежала от ее интенсивности. Водят ее к Ирине Ивановне в гости.

Пришло письмо о квартире для мамы, нужно назначить смотрины. Она категорически отказывается смотреть или переселяться, продолжает песню о своей квартире в Лондоне. Настоящее для нее выпадает из обоймы. Она видит себя только в прошлом — в Лондоне, в котором она уже год не была, или в будущем — тоже в Лондоне. С настоящим провал. Мои доводы о том, что в Лондоне у нее нет врачей и нейрохирургов, она не говорит по-английски, у нее нет помощников и денег, не впечатляют. Мой здравый смысл ей до фонаря. Ей хочется оставить квартиру в Лондоне и жить у меня с бесплатным обслуживанием, когда ей нужно. Зачем еще дополнительное жилье? А вот для меня отдельное жилье для мамы — это необходимое условие выживания, я держусь на волоске. За это жилье надо будет платить, и моя сестра даже предложила оплачивать, но при условии, что она оставит свою квартиру в Лондоне. Пенсия уходит на лондонскую квартиру, и у нее не остается денег на проживание в Америке. Как Винни-Пух, она хочет и того, и другого, и без хлеба. Денег у нее на такую роскошь нет, собственно добывание денег на такой расклад мама возлагает на меня. И тут надо ставить границу. У меня не трое детей.

Я в отчаянии от того, что мама разыгрывает этот спектакль, когда решение так близко. Я много лет стояла в квартирной очереди для нее. Звоню всем знакомым и родственникам, тете Свете, своему двоюродному брату — всем, кому могу. Уговоры не помогают. У меня получилось заставить ее сделать операцию, а сейчас фокус не удается.

Меня раздирает фрустрация, и я твердо знаю, что должна прекратить эту манипуляцию. Я не могу выселить