покачала лаковой лодочкой, – и я обещала мадемуазель Пиаф провести с ней летние каникулы, в ее загородном доме. Тем более, приезжает мой брат… – граф Дате прилетал в аэропорт Орли через несколько дней, – надеюсь, что вы меня поймете, месье Андре… – режиссер что-то пробурчал.

Родившись в России, месье Барсак эмигрировал на запад после революции. За месяц работы в Театре Ателье Аарон стал разбирать русскую ругань:

– Дядя Теодор предупреждал, что месье Андре не стесняется в выражениях, так и случилось… – протекцию письмом ему составил тоже дядя Теодор, знавший режиссера с довоенных времен. Аарон наотрез отказался селиться на рю Мобийон:

– О набережной Августинок речь не заходила, – он украдкой бросил взгляд на часы, – тетя Лаура терпеть не может маму, а, значит, и меня… – Аарон объяснил матери и отчиму, что собирается жить поблизости от театра:

– Я люблю поспать, – заметил юноша, – не хочется добираться с Левого Берега на Монмартр на метро… – отчим развел руками:

– Если ты предпочитаешь варить кофе на треноге и питаться яйцами вкрутую… – Аарон ухмыльнулся:

– Дались им эти яйца. В любом случае, у меня есть своя кухонька… – через знакомых художников кузина Хана отыскала пустующую студию по сходной цене. При единственной комнате имелась и стылая ванная.

Большое окно выходило на склон холма. По утрам Аарон видел облака в высоком небе Парижа, стаи птиц на горизонте, отдаленный очерк Эйфелевой башни. Он привез из Лондона портативную пишущую машинку, водрузив ее на шаткий, купленный на блошином рынке столик. Они с кузеном Пьером пошатались по барахолкам. Аарон обзавелся чайником, парой кастрюль и сковородок, разрозненной посудой. С кузеном они сколотили книжные полки, из выброшенных после ремонта досок. Книги, правда, выплескивались и на пол, возвышались стопками вдоль стен. Аарону присылали новые издания приятели из Лондона и Дублина. Он записался в публичную библиотеку, а дядя Мишель устроил ему встречу с месье Беккетом.

Аарон не надеялся на возможность занятий, но, как и просил драматург, связался с ним через неделю, с театрального телефона. Беккет неожиданно согласился принять Аарона на, как выразился автор, приватный мастер-класс:

– Ко мне ходят местные драматурги, – заметил он, – вы пишете на английском, но французский язык у вас бойкий, вы быстро вольетесь в процесс… – занятия начинались в сентябре.

Стрелка на часах приближалась к полудню, Аарон взглянул на кузину. Хана одними губами сказала:

– Беги, встречай Тикву. Я с ним пообедаю в театральном бистро… – месье Барсак закатил глаза:

– Дате, у меня хорошее зрение. Что, месье Майер, – он обернулся к Аарону, – вы свидание назначили… – юноша покраснел:

– Месье Андре, я не… – Барсак вздохнул:

– Бегите, не сидите. В вашем возрасте… – режиссеру было полвека, – я тоже бегал быстрее ветра. Завтра принесите ваши соображения касательно оформления сцены…

Кинув растрепанные листы пьесы в холщовую сумку на длинном ремне, Аарон простучал кедами по залу. Одним духом оказавшись на маленькой площади, прищурившись от яркого солнца, он понесся на бульвар Рошешуар, к метро Anvers. Через час на вокзал Гар-дю-Нор приходил поезд из Брюсселя.

В нагретом солнце купе едва уловимо пахло фиалками. Темно-зеленый вагон покачивался на стыках. На багажной полке сложили новые, телячьей кожи, чемоданы. К ручкам привесили бирки, заполненные каллиграфическим почерком:

– Барон Виллем де ла Марк, мадемуазель Маргарита Мендес де Кардозо. Брюссель-Париж-Рим-Каир-Леопольдвиль… – разложенная на столе карта Бельгийского Конго пестрела карандашными пометками. Гоняя во рту леденец, Тиква подняла голову от иллюстрированного выпуска женского журнала, Femmes d’Aujourd’hui. На двенадцати первых страницах красовались цветные снимки:

– 2 июля 1959 года. Венчание наследного принца Альберта и синьорины Паолы Руффо ди Калабрия. Брюссель, собор святых Михаила и Гудулы… – Тиква одобрительно сказала:

– Ты очень хорошо получилась, Маргарита, а вот Виллема совсем не видно… – мадемуазель Мендес де Кардозо сфотографировали рядом с будущей королевой Бельгии и другими подружками невесты. Выглянув из-за скромной брошюры в бумажной обложке: «По благословению его святейшества папы Иоанна XXIII. Общество по распространению целомудрия и нравственности „Белая Лилия“, под патронажем святых Елизаветы и Виллема Бельгийских. Святость католического брака», Маргарита хихикнула:

– Новоиспеченный инженер и лейтенант бельгийской армии неловко себя чувствовал в парадной форме. Он спрятался за жениха, недаром они приятели… – инженер и лейтенант изучал толстую книгу: «Геология Центральной Африки». Шурша страницами, Виллем пробурчал:

– Вовсе я ни за кого не прятался, я просто не заметил фотографа… – в том он вложил письмо, полученное на прошлой неделе. Почерк лондонского кузена был четким, аккуратным:

– Со времен твоего приезда на Пасху ничего не изменилось. Судьба дяди Максима, его светлости, или дяди Меира остается неизвестной. Наследный герцог и Полина переселились к нам, с миссис Мак-Дугал. Маму мы не видим неделями, она ночует на трансатлантических рейсах. Она летала к бабушке на западное побережье и проводила совместное совещание служб безопасности в Вашингтоне. В общем, пока план действий не поменяли, но не думаю, что тебе разрешат присоединиться к осенней операции… – Виллем скрыл вздох.

Пасху он провел в Мон-Сен-Мартене, однако перед праздником, взяв увольнительную в академии, юноша сел на дневной паром в Остенде:

– Тетя Марта наотрез отказалась меня слушать, – невесело подумал Виллем, – хоть я ее и убеждал, что знаю немецкий ничуть не хуже Теодора-Генриха, то есть теперь Генриха… – кузен получил безукоризненный западногерманский паспорт Генриха Рабе, уроженца капиталистической, как выразилась тетя Марта, части Берлина. Виллем немедленно предложил тете свое участие в миссии:

– У меня даже татуировка есть, – он бросил взгляд на загорелую кисть с синеватой буквой «В», – я мог бы стать русским. Никто ничего бы не заподозрил… – тетя Марта хлопнула по дубовому столу, Виллем вздрогнул:

– Не думай, что твоего описания нет на Лубянке, – отчеканила женщина, – не смей предпринимать никаких безрассудных поступков, Виллем. Ты наследник крупнейшего предприятия Бельгии, ты ответственен за семью. Езжай в Конго, занимайся добычей алмазов, и не приближайся к советской границе… – Виллем набычился, серые глаза сверкнули холодом:

– Волк меня спас, я ему обязан жизнью, – упрямо сказал юноша, – и вы, тетя Марта, меня тоже спасли. Я не могу сидеть в Африке, когда… – на него пахнуло жасмином, ласковая ладонь погладила его по щеке. Мальчишкой, в Казахстане, он задремывал, уткнувшись носом в мягкое плечо тети Марты. Нежный голос пел колыбельную о котике, мальчик ворочался под толстой кошмой:

– Еще спой, – бормотал он, – спой, мамочка… – сейчас, сидя, он доходил ей головой до плеча. Тетя Марта прижала его к своему боку:

– Я все понимаю, милый, – женщина помолчала, – ты скажешь, что Теодор-Генрих тебя младше, что он никогда не был в СССР, а намеревается туда поехать… – шмыгнув носом, Виллем кивнул. Она покачала юношу:

– О Теодоре-Генрихе никто понятия не имеет, а ты хорошо известен Москве. Лучше побудь с парнями… – попросила тетя, – нашей банде сейчас нужна мужская рука… – Виллем приосанился, – повозись с ними, своди Густи в кино, в кафе… – они ходили и в кино, и в кафе, и на мессу в Бромптонскую ораторию:

– Я попросил Иисуса и Мадонну позаботиться о Волке, о дяде Джоне, о дяде Меире… – Виллем закрыл глаза, – и еще я попросил смелости, но так ей ничего и не сказал… – он увозил в Африку детскую карточку Густи. Кузина в холщовых шортах поднимала плетеную сетку с ракушками:

– Но что я мог сказать, – горько напомнил себе юноша, – поехали со мной, в джунгли, на рудники? Она аналитик, она поступила в университет… – не желая отлучаться из Лондона, кузина выбрала Университетский Колледж, где занималась языками. В ее сумочке Виллем заметил растрепанную книжку советского издания:

– Самоучитель литовского языка… – Густи перехватила его взгляд:

– Они католики, у меня похожий акцент, – сказала девушка, – это очень удобно. Впрочем, еще ничего не решено… – больше она о таком не упоминала:

– Я ей и не нравлюсь, – угрюмо понял юноша, – она со мной ходила в кино по-родственному. Но у Маргариты с Джо, кажется, все на мази… – обедая в особняке на Пасху, кюре храма святого Иоанна обсуждал шатры для летних свадеб. Портниха в поселке, словно невзначай, выставила на витрину манекен в кружевной фате.