выводы, капитан Кардозо. Ваш отчим видел человека, похожего по описанию на некоего дельца, Ритберга фон Теттау, ни в чем дурном не замеченного… – Иосиф хмыкнул:

– Если не считать продажи ворованных картин… – кто-то из ребят вклинился:

– Он мог быть посредником… – Иосиф упрямо повторил:

– Продажи картин и похищения дяди Мишеля, то есть месье де Лу. Я знаю, что у нас нет доказательств последнего, но, если бы мы арестовали ювелира Вебера… – Коротышка закашлялся:

– Мы не имеем права арестовывать граждан дружественного нам суверенного государства на его территории. Вебер ни в чем не виноват. Он чистил драгоценный камень, это его профессия. Напоминаю, что мы не должны болтаться в стране, если не хотим потерять шанс призвать Эйхмана к ответу… – Иосиф решил не спорить:

– В конце концов, Харель прав, – сказал он брату, – не стоит предпринимать неосторожных шагов. Мы подумали, что Эйхман сбежал, а он всего лишь задержался на работе… – Шмуэль затянулся самокруткой:

– Если бы не тетя Марта, не видать бы нам Эйхмана, как своих ушей. Хорошо, что я ее вызвал… – Иосиф вздохнул:

– У нее опыта больше, чем у нас всех, вместе взятых. Ничего, скоро и мы наберемся уверенности… – Эйхман, как выражался Коротышка, был готов к транспортировке. В передней безопасной квартиры стоял крепко сколоченный ящик, испещренный печатями Государства Израиль. Рейс «Эль-Аль» считался дипломатическим и таможенному досмотру не подлежал. Иосиф взглянул на часы:

– Последний укол снотворного мерзавцу и можно грузить его в автомобиль… – за окном, в звездной ночи, из освещенных окон кафе «Гиппопотам» доносились звуки танго:

– Время давно перевалило за полночь, а здесь все гуляют, – усмехнулся пилот, – как в Тель-Авиве… – Иосиф кивнул:

– Нам это на руку, никто ничего не заметит… – опель с Эйхманом в багажнике, Коротышкой в салоне и Иосифом за рулем, шел прямо в аэропорт. Остальная группа приезжала позже на такси. Зачерпнув хумуса, Иосиф щедро намазал его на питу:

– Если хочешь, пошли со мной, – предложил он пилоту, – мы держим мерзавца на успокоительных, он безопасен… – связанного Эйхмана поместили в маленькую кладовку. За нацистом приходилось ухаживать, как за ребенком или стариком. Всякий раз, когда подходила очередь Иосифа, он едва сдерживал тошноту:

– На Шмуэля это не свалишь, – завистливо думал юноша, – а ведь он как раз не брезгливый… – Иосиф махнул в сторону брата:

– Ему я тоже предлагал, но он отказался… – Шмуэль поднялся:

– Предпочитаю увидеть его в Израиле, на скамье подсудимых, что скоро и случится. Ладно, я побежал, у нас рейс рано утром… – брат и отчим, сопровождая тело дяди Мишеля, улетали в Париж. Стукнула дверь, Иосиф подмигнул пилоту:

– Мы с тобой сходим, навестим мерзавца. Тем более, ты тоже выжил на войне… – летчика, оказавшегося приятелем Михаэля Леви, ребенком вывезли из Берлина в Лондон. Иосиф был рад, что Михаэль не прилетел в Аргентину:

– Иначе бы пришлось избегать его. Ему все равно, работаю я, или нет. Он считает, что я должен мчаться на встречи с ним по первому щелчку пальцами. В Израиле я все закончу. Хватит, незачем рисковать карьерой и должностью… – подхватив аптечку, он увидел, что летчик достает из кармана рубашки портмоне:

– Хочу показать ему фото, – угрюмо заметил парень, – моих родителей депортировали на восток из Берлина в сорок третьем году. Красный Крест выдал мне справку. Последнюю открытку от них я получил летом тридцать девятого года… – на цветном снимке пухленькая девочка в полосатом платьице улыбалась белыми зубками:

– Внучку они не увидят, – парень сжал кулак, – но я хочу сказать ему, что наш народ жив и будет жить… – в коридоре царила полутьма.

Иосиф кивнул напарнику, дежурившему у двери. Щелкнул ключ в замке, они вдохнули запах пота, немытого тела, сигарет охранников. Эйхмана держали привязанным к узкой кровати. Закатывая рукав его грязной рубашки, Иосиф заметил, что веки нациста дрогнули. Глаза были мутными, он смотрел в сторону. Летчик сглотнул:

– Не могу поверить, что это он. Он убил миллионы людей, а выглядит… – запахло спиртом, Иосиф ловко воткнул иглу в вену:

– Обыденно… – перед глазами встал закопченный снег Аушвица, – он выглядит обыденно… – юноша выдернул шприц:

– Зло не всегда бросается в глаза, это я хорошо знаю… – рот наполнился вязкой слюной, Иосиф почувствовал запах мяты:

– Он мертв, мертв… – напомнил себе юноша, – мама его застрелила после войны. Эйхман никогда нас не видел, он не подозревает, кто мы такие. Даже если он и знал… – Иосиф не мог заставить себя сказать: «отца», – по лагерю, о нас он понятия не имеет… – летчик помахал перед Эйхманом фото:

– Видишь, мерзавец, – громко сказал он по-немецки, – ты убил моих родителей, но я жив, моя дочь жива, мой народ тоже жив и будет жить… – он едва успел убрать снимок. Плевок приземлился на серое одеяло. Эйхман, хрипло рассмеялся:

– Мертв. Умрешь и ты, очень скоро, и твое отродье, и все жиды тоже умрут в новых печах нового рейха. Феникс жив, он расправит крылья… – голова нациста свесилась набок, он заснул. Убирая пустую ампулу, Иосиф пожал плечами:

– Бред какой-то. Его держат на сильных лекарствах, это побочные явления… – он потрепал пилота по плечу: «Пошли, у нас осталось время на чашку кофе».