импульс оптимизма и мягко предупреждает. Об этом хорошо написала американская писательница Хелен Келлер, современница Бертон:

«Поворот – это еще не конец пути… разве что вы не сумеете повернуть».

Перемены – это трудно

Перемены порой даются людям до смешного тяжело, даже если они ведут к улучшению. Взять хотя бы ситуацию с забастовкой сотрудников лондонского метро в 2014 году, когда они перекрыли несколько станций. Этот инцидент серьезно нарушил работу подземки и вынудил пассажиров искать альтернативные маршруты, которые в итоге экономили в среднем семь минут времени при обычной длительности поездки в 30 минут. Удивительно, что, несмотря на столь впечатляющую цифру, только 5 % из всех пассажиров изменили свои маршруты после забастовки. Колоссальные же 95 % вернулись к тому, что было, продолжая тратить лишние минуты.

В медицине ситуация не лучше: поразительный 91 % людей, перенесших экстренное аортокоронарное шунтирование, возвращается к прежнему образу жизни, несмотря на предостережение врачей о том, что подобное поведение может привести к смерти.

Во всем мире более половины людей с тяжелыми заболеваниями не следуют предписаниям врачей, отказываясь от лечения, которое буквально могло бы спасти им жизнь. Так что сопротивление переменам, похоже, есть везде.

Бизнесу перемены даются не менее тяжко, хотя получить реальные цифры оценки бывает непросто. По некоторым данным, 70 % всех инициатив по внедрению изменений с треском проваливаются, и эта цифра остается стабильной десятилетиями. Другие исследования утверждают, что подобная статистика – не более чем сотрясание воздуха и что реальная цифра составляет 10 %, а остальные 60 % – это переменный успех. Почему такая разница в показаниях? Отчасти потому, что нужно суметь точно определить, что именно вы понимаете под изменениями и что – под сопротивлением, а затем заставить всех согласиться с тем, что ваши определения верны. Удачи вам.

Вообще говоря, лучшие определения изменений должны отражать непрерывный и постоянно меняющийся живой опыт. Но как минимум изменения можно определить как нарушение или даже разрушение. С одной стороны, это могут быть маленькие шаги эволюционной адаптации к чему-либо, раздражающие подобно будоражащим уколам, но по сути не меняющие ничего. С другой стороны, иной раз происходят революционные изменения, подобные сердечным приступам, которые буквально разрушают привычный порядок вещей.

Вопрос определения сопротивления не менее важен. Здесь можно сказать, что сопротивление – это все то, что противостоит изменению структуры статуса-кво. Сопротивление тоже бывает разным. Некоторые его виды масштабны и носят откровенно бунтарский характер. Они приводят к судебным искам, разрывам отношений, а в случае с геополитикой – к вооруженным конфликтам. Другие также проявляются в активной форме, однако выступают как не столь крупные и почти не ведут к переменам. Возможны и пассивные формы сопротивления, которые, по сути, представляют собой социальную инерцию, подкрепленную силой оружия. Всех их тем не менее объединяет то, что перемены даются с трудом, независимо от того, как вы их определяете и что о них думаете.

Почему перемены даются с трудом

Что бы вы об этом ни думали, но перемены и связанные с ними нарушения привычного порядка вещей ненавидят все, кому больше, ну, скажем так, трех дней от роду. И нам, кажется, понятно, почему это так.

Оказывается, что люди просто помешаны на контроле, что вполне вписывается в нашу концепцию стресса. Вы помните, что сам стресс беспокоит нас не столь сильно, как неспособность его контролировать.

Когда люди думают о будущем, они могут испытывать особую тревогу, вызванную тем, что называется ментальным временны́м сдвигом – функцией, которая развилась в нашем мозге много лет назад. Ментальный временной сдвиг (МВС)[27] – это способность мозга предвидеть последствия будущих решений, основываясь на текущих действиях. Она является постоянным членом поведенческого клуба, о котором мы говорили ранее и который называется исполнительной функцией.

Но какое отношение МВС имеет к сопротивлению переменам? Дело в том, что, изменяясь, люди рискуют потерять контроль над своим будущим, над его предсказуемостью. Они, конечно, могут попытаться представить себе жизнь после перемен и попробовать спрогнозировать плюсы и минусы нового положения, как бы возвращая себе контроль над ситуацией. Но подобные действия вызывают дискомфорт, ведь пробовать новое рискованно. Изменения могут причинить боль, ухудшить текущее положение вещей. И поскольку «новое» равно «боль», «новое» равно «плохо». Никто из тех, кого я знаю, не любит болезненных разрушений.

Но МВС – не единственный фактор, имеющий отношение к нашей реакции на перемены. Когда мы думаем о новом, то постоянно сравниваем его с настоящим, где контроль не является большой проблемой. По сравнению с неопределенным будущим, здесь все знакомо, понятно и комфортно. Мы думаем, что если отсутствие изменений означает меньше боли, то оно автоматически означает больше блага. Подобная асимметрия – предсказуемое настоящее против неопределенного будущего – это основа сопротивления изменениям в человеческом мозге.

Если вы зарабатываете на жизнь наукой, то вы привыкаете к постоянным изменениям. Однако мое личное путешествие в страну Перемению началось задолго до того, как я надел лабораторный халат. Мне достаточно лет, чтобы я мог вспомнить, как писал школьные сочинения при помощи бумаги и чернил, подобно монахам XV века. Я прекрасно помню тот день, когда в наш город прибыл могучий текстовый процессор и грозно постучал в двери моего средневекового статуса-кво, крича, что пришло время выйти из тени веков. Когда я учился в колледже, ранняя версия Microsoft Word ошеломила меня, подобно иностранному государству, вторгнувшемуся в мои владения.

И я сопротивлялся, причем с огромной яростью. Господи, я ведь даже печатать не умел. Все было незнакомым и доставляло дискомфорт. Белая бумага превратилась в темно-синий экран, буквы на «листе» стали состоять из каких-то белых точек, а печать текста теперь напоминала пулеметную очередь.

На адаптацию мне потребовалось около полугода. И я ненавидел каждое мгновение. Слова, которые раньше я мог написать за секунды, теперь рождались мучительными минутами. Мои пальцы напоминали цыплят, клюющих зерно. Но аргументы об эффективности данной формы работы с текстом не отпускали меня. Гранты нуждались в бумагах.

Почему же я ненавидел все это? Потому что этот новый способ ведения дел требовал душевных и энергетических затрат, а выгоды, если таковые имелись, выходили далеко за рамки настоящего. Даже с фантастическими способностями нашего мозга к МВС наши возможности адекватно оценить долгосрочные последствия краткосрочных действий остаются довольно скромными.

Системы Х и С

Ученые пытались разобраться в том, какие системы мозга обусловливают подобное положение дел. Мэтт Либерман и его команда, похоже, нашли пару таких. Первую из них они назвали системой Х (от англ. refleXive – рефлексивная). Группы нейронов данной сети самые быстрые. Они