перешли на другое место в лесу, километрах в 4 от прежнего места расположения, и были там до 31 июля»[812].

В документах Оперативного отдела штаба партизанского движения при Ленинградском обкоме ВКП(б) сохранилась тетрадь № 2 с «Материалами о боевых действиях 5-го Ленинградского партизанского полка. Июль 1941 г.», где сообщается: «<…> Днем 23—7 – несший службу нач-ка заставы кадровый лейтенант Рудченко (командир одного из взводов 10 б-на), проверяя сторожевые посты, перешел к немцам. Сторожевой пост видел его входящим в д. Б. Льзи[813], занятую немцами. 24-го мы переменили место лагеря (см. схему № 2), перейдя на юг через болото Долгая Боровинка на 2 км»[814].

Командир 5-го партизанского полка капитан Волович в отчете о партизанской деятельности полка Военному совету Северо-Западного фронта от 15 октября 1941 г. сообщал: «Нападение фашистов на опорные пункты стало возможным потому, что предатель комвзвода (из войск НКВД) Рудченко открыто перешел на сторону врага, сообщил немцам состав и расположение отрядов полка…»[815] И далее: «В то же время во время проведения второй разведки возглавлявший разведгруппу мл. лейтенант Рудченко, оставив своих людей, сам перешел на сторону противника. Зная хорошо немецкий язык, он сдался противнику» [816].

Таким образом, Рутченко перешел к немцам в дер. Григорьевку Плюсского района, а дер. Чаща, где, по его воспоминаниям, он, якобы раненый, попадает в плен к немцам, находится намного севернее и ближе к Ленинграду.

23 июля 1941 г., после сдачи в плен, Н. Н. Рутченко был сразу допрошен в отделе военной контрразведки 4-й танковой группы немецкой армии, действовавшей в составе группы армий «Север». Он выдал секретные сведения о составе, вооружении и дислокации своего полка, экземпляр был направлен в ХХХVIII Армейский корпус, куда поступил 29 июля 1941 г., и сохранился в архиве NARA США, который мы публикуем в переводе с немецкого:

«Следующим передаются для ознакомления показания военнопленного о партизанских соединениях (частях) Красной Армии.

Младший лейтенант Красной Армии Рутченко Николай дает следующие показания о формировании партизанских соединений:

Каждый из 10 или 11 ленинградских военных округов должен был сформировать полк из 10 батальонов, батальон – 100 человек. В соответствии с этим (после этого) в Ленинграде могли бы быть сформированы 10 полков партизан по 1 000 человек. Набор производился добровольно, то есть полки формировались из числа добровольцев регулярных отрядов и прочих добровольцев, главным образом рабочих-коммунистов с военных предприятий.

Полк, к которому был приписан Рутченко, имел номер 5. Снаряжение на человека состояло из 1 винтовки, частично современных полуавтоматов на примерно 140 патронов, 3 ручных гранат, 1 бутылки с бензином, продовольственного пайка на 6 дней. Если человек был из регулярных воинских частей, он был полностью экипирован, другие добровольцы носили голубые (синие) брюки, а в остальном – нормальную военную форму. У офицеров не было знаков различия (видимо, поэтому сослуживцы, говоря о Рутченко, называют его то младшим лейтенантом, то лейтенантом. Но у немцев он дослужился до старшего лейтенанта СД и командира роты карателей. – Прим. С. Б.). Полк № 5 был 16.07 рано утром вместе с партизанским полком погружен на вокзале на юго-востоке Ленинграда и отправлен в Шимск. Другой полк из Шимска проследовал далее до Старой Руссы, якобы для того, чтобы приступить к своей деятельности на участке вдоль железнодорожного полотна Старая Русса – Порхов. Полк № 5 прибыл частично марш-броском, частично на грузовиках к месту сбора в лесах севернее шоссе Мал. Уторгош, Николаево 20 июля. Там к полку, командиром которого был старый коммунист без военного образования, присоединились 10–12 человек – партизан из крестьян ближайших деревень в качестве проводников, имевших при себе взрывчатку и запальный шнур. Полк был снабжен этими крестьянами некоторым количеством скота в качестве продовольствия, и <…> точного плана ведения борьбы не было выдано. Каждый батальон полка должен был самостоятельно на большом участке Псков – Луга заниматься подрывом мостов, нападением на колонны и транспорт, ликвидацией штабов и прочими террористическими актами.

Обстановка в полку была плохая. Рядовой состав был в результате тяжести перехода утомлен и недостаточно обеспечен довольствием. Они вели себя боязливо и не приближались к большим дорогам (шоссе) ближе чем на 500 м. Младший лейтенант во время одной разведывательной операции (наряда), когда члены его команды не захотели пойти с ним ближе, совершил перебежку.

Показания выглядят правдоподобно. Упомянутая в них боеспособность этих партизанских формирований не может считаться достойной.

В ближайшие дни в корпус поступит записка о боевом руководстве красных партизанских соединений»[817].

В немецком плену с перебежчиками, такими как Н. Н. Рутченко, обращались лучше, чем с простыми военнопленными, назначая в большинстве случаев полицейскими в лагерях военнопленных, старшинами бараков. Им вручали дубинку или плетку, которой заставляли поддерживать невыносимый немецкий порядок в лагере, кормили из отдельного котла, и за такие привилегии они из шкуры вон лезли, чтобы выслужиться перед немцами.

В случае с Н. Н. Рутченко, владевшим немецким языком и сообщившим немцам очень ценную информацию, вышло иначе. Он в воспоминаниях пытается нас убедить, что был расконвоированным военнопленным и его называли по званию, тогда как в лагерях военнопленных всем выдавали бирки с номером и называли номер такой-то. И работал переводчиком в немецкой комендатуре в Гатчине, хотя показания свидетелей говорят о его работе переводчиком в полиции безопасности и СД, карательном отряде, и не только.

В воспоминаниях Н. Н. Рутченко-Рутыч описывает свою версию пленения следующим образом:

«ГАТЧИНА. В холодный день начала октября мы переехали на грузовике из Дружной Горки в Гатчину. Там нас встретил майор, исполнявший должность коменданта[818]. Он по бумажке назвал мою фамилию и, спросив, могу ли я перевести его слова, сказал, что капитан фон Клейст[819] сообщил ему о нас и он использует нас как расконвоированных на различных складах при комендатуре. Майор рассчитывал, что мы оправдаем доверие капитана и его самого. “Завтра, – закончил он, – фельдфебель укажет вам всем, где и как вы будете работать, а вы, лейтенант, – он обратился ко мне, – явитесь в комендатуру к 9 часам утра”.

Майор Кюбарт ушел, а фельдфебель повел нас к новым домам, расположенным недалеко от дворца.

Все это оправдалось, когда я начал работать переводчиком в комендатуре. Часто меня “рвали на части”. Надо было обслуживать дежурного офицера и в то же время переводить офицерам из штаба ответы опрашиваемых военнопленных.

Несколько раз мне удалось дать понять бывшим политрукам, что они командиры, нарочито обращаясь к ним по званиям – “старший лейтенант”, “капитан”. Они понимали с ходу. Раза два мне удалось, уже несколько позже, упросить коменданта оставить при комендатуре на работах двух доблестных молодых людей, которые, как я понял, очень хотели служить где-либо “против