– Кофе, – закончил за нее Джегер. – Я слышал.

Она ткнула его сильнее.

– Тогда просыпайся.

– Хорошо. Хорошо, – окончательно сдаваясь и смиряясь с тем, что отдохнуть не удастся, вздохнул Джегер.

– Скажи мне: как ты думаешь, что затевает Каммлер? Давай сложим все части этого пазла и посмотрим, что у нас получится.

Джегер попытался встряхнуться и взбодриться.

– Думаю, первым делом мы найдем этого паренька и удостоверимся в его истории. Затем, вернувшись в Фалькенхаген, получим доступ к его ресурсам и специалистам. Там имеется все и вся для того, чтобы окончательно разобраться со всем этим.

Им принесли кофе. Они сидели молча, наслаждаясь горячим напитком.

Первой нарушила молчание Нарова:

– Как именно мы будем искать мальчика?

– Ты же видела сообщение Дейла. У него в этих трущобах есть знакомые. Он встретит нас в Найроби, и вместе мы найдем его. – Джегер сделал паузу. – Конечно, если он все еще жив, захочет говорить и действительно существует. Много всяких «если».

– Откуда у Дейла знакомые в трущобах?

– Несколько лет назад он вызвался учить детишек из трущоб обращаться с видеокамерой. Дейл работал с парнем по имени Джулиус Мбуру, выросшим в этих трущобах. Когда-то он был мелким бандитом, но затем увидел свет[37]. Сейчас он руководит Фондом Мбуру, обучающим сирот навыкам фотографирования и видеосъемки. Дейл поручил ему искать мальчишку через сеть своих контактов в гетто[38].

– Он уверен, что мы до него доберемся?

– Он надеется на это. Но уверенности нет.

– Хоть что-то для начала. – Нарова сделала паузу. – Что ты думаешь о видеозаписях Фалька?

– О его любительских фильмах? – Джегер покачал головой. – Что его папочка – мерзавец и извращенец. Как можно устроить день рождения десятилетнего сына в погребенном под горой БФ-222? Горстка стариков учила Фалька и его друзей гитлеровскому приветствию. Детишки, одетые в шорты и кожаные брюки. Все эти нацистские флаги на стенах. Ничего удивительного в том, что Фальк взбунтовался.

– БФ-222 – это место культа Каммлера, – тихо заметила Нарова. – Алтарь поклонения Тысячелетнему Рейху. Как тому, который не случился, так и тому, на рождение которого он так надеется.

– Точно, именно так это и выглядит.

– А как найти остров Каммлера? Если этот малыш действительно существует, как мы займемся розысками?

Джегер сделал глоток кофе.

– Сложная задача. В радиусе шестисот миль от Найроби существуют сотни, если не тысячи вариантов. Но этим уже занимается мой человек – Жюль Олланд. Его доставят в Фалькенхаген, и он начнет копать всерьез. Поверь мне, если кто-то и может вычислить этот остров, так это Крысолов.

– Но, если то, что рассказал мальчик, правда, – не унималась Нарова, – что это означает для нас?

Джегер смотрел куда-то перед собой, словно желая заглянуть в будущее. Как ни пытался он скрыть тревогу и напряжение, ему это не удалось.

– Если малыш прав, то Gottvirus уже усовершенствован и испытан. Все непривитые дети умерли, что знаменует возврат к его первоначальной стопроцентной летальности. Это снова Божественный вирус. И поскольку все привитые ребятишки выжили, похоже на то, что Каммлер заполучил противоядие. Дело осталось за малым – способом доставки.

– Это в том случае, если он собирается пускать его в ход.

– Из того, что рассказал нам Фальк, следует: именно это он и намерен сделать.

– Так насколько он, по-твоему, близок к осуществлению цели?

– Фальк сказал, что мальчик сбежал шесть месяцев назад. Значит, у Каммлера были как минимум эти полгода для разработки системы доставки вируса. Ему необходимо позаботиться и о том, чтобы вирус распространялся воздушно-капельным путем – то есть как можно дальше и быстрее. Если он решил эту задачу, его план близок к завершению.

Лицо Наровой омрачилось.

– Мы должны найти этот остров. И как можно скорее.

Они заказали обед на борту. Разумеется, он был расфасован, заморожен, а затем разогрет в микроволновке, но при всем при том оказался очень даже съедобным, что стало приятным сюрпризом. Нарова остановила свой выбор на морепродуктах – копченом лососе, креветках и гребешках с соусом из авокадо.

Джегер с любопытством наблюдал за тем, как она начала двигать еду по тарелке. Он уже не впервые становился свидетелем подобной сегрегации. Казалось, она не способна приступить к трапезе, пока все виды еды не будут сдвинуты таким образом, что уже не смогут соприкасаться, как будто они могли чем-то заразить друг друга.

Он кивнул на ее тарелку.

– Выглядит неплохо. Но что это за изоляция лосося от соуса? Ты боишься, что они подерутся?

– Еда разного цвета никогда не должна соприкасаться, – ответила Нарова. – Хуже всего сочетается красное и зеленое. Например, лосось и авокадо.

– Понял… Но почему?

Нарова подняла на него глаза. Это совместное задание – тесное общение и эмоциональное сближение последних нескольких дней, похоже, немного сгладили острые углы ее характера.

– Специалисты считают, что я страдаю аутизмом. Высокофункциональным, но тем не менее аутизмом. Некоторые называют это синдромом Аспергера. Мой мозг устроен не так, как у всех. Поэтому красная и зеленая еда не могут соприкасаться. – Она посмотрела на тарелку Джегера. – Вобще-то мне плевать на всякие ярлыки, но, откровенно говоря, меня тошнит при виде того, как обращаешься с едой ты. Как бетономешалка. Кусок красной недожаренной ягнятины на одной вилке с зелеными бобами. То есть я имею в виду – как так можно?

Джегер расхохотался. Она была просто бесподобна. Одно мгновение – и оправдываться уже приходится ему.

– У Люка был товарищ – его лучший друг Дэниел, – который страдал аутизмом. Он сын Крысолова. Классный парень. – Уилл вдруг умолк, а затем виновато добавил: – Я сказал, что у него «был друг». Я хотел сказать, он у него есть. У Люка есть друг. В настоящем времени и среди нас.

Нарова пожала плечами.

– Использование неправильного грамматического времени не способно повлиять на судьбу твоего сына. Не оно определяет, жить ему или умереть.

Если бы Джегер уже не привык к манерам Наровой, он, наверное, ударил бы ее. Это было типичное для нее и напрочь лишенное эмпатии замечание. Слон в посудной лавке, да и только.