Лиллиана покраснела до корней волос; она еще не привыкла к такой небрежной легкости разговора между ними — даже в своих покоях.

— Я… извини, что я еще не успела одеться…

Она подала знак молчаливой служанке, которая проворно помогла ей надеть нарядное платье из тонкого заморского полотна персикового цвета. Корбетт терпеливо ждал, пока она приведет себя в порядок, и Лиллиана с досадой заметила, что это вызывает в ней нечто похожее на легкое разочарование. Неужели она ожидала, что он будет ее соблазнять каждый раз, как они останутся вдвоем? Какой стыд! Она становится просто распутной женщиной, если испытывает такое влечение к своему мужественному супругу! Уж наверно для того, чего она хотела от мужа, нашлось бы более подходящее время, чем этот ранний вечер!

Но, как ни пыталась Лиллиана себя пристыдить, она ничего не могла поделать с этим сладостным томлением, которое поднималось в ней, когда он наблюдал за ней своими темными непроницаемыми глазами. Только тогда, когда она вынула из бархатного мешочка драгоценное ожерелье, он жестом отослал служанку из комнаты и приблизился к Лиллиане.

— Ты пахнешь так же восхитительно, как выглядишь — тихо проговорил он, мягко отводя ее длинные волосы от шеи.

Когда он застегивал ожерелье, ей казалось, что каждое его прикосновение рождает вспышки тепла, которые пронзают ее, как маленькие молнии.

— Мне просто ненавистна мысль, что сегодня на тебя будут смотреть посторонние глаза, — добавил он и сводящим с ума поцелуем коснулся сзади ее шеи.

— А нам обязательно сегодня идти в залы Совета? — повернувшись к нему лицом, шепнула Лиллиана.

На какой-то миг ей показалось, что Корбетт может дрогнуть, потому что он обнял ее и прижал к себе так крепко, словно решил вообще не выпускать. Но потом она услышала его долгий вздох.

— Сегодня я должен быть там. — Почувствовав ее огорчение, он добавил: — Но если вечером все пойдет как надо, то завтра мы отбываем в Оррик.

Эта новость заставила Лиллиану светиться от счастья весь вечер. Если прежде у кого-нибудь и возникали сомнения в полнейшем согласии между лордом Корбеттом и его очаровательной женой, то в этот вечер любые сомнения развеялись. Он не отходил от нее далеко, хотя и успел переговорить со множеством лордов. Ее веселый смех звучал у него в ушах, и отзвуки ее голоса жили в нем даже тогда, когда к нему обращался кто-то другой. Его взгляд постоянно искал ее взгляда.

Что же касается Лиллианы, она тоже все время держалась поблизости от него, притом что и она сумела перекинуться какими-то словами с разными дамами и господами. У нее было такое ощущение, что она просто парит в волнах счастья и ничто не может у нее это счастье отнять.

В те немногие мгновения, когда она была предоставлена самой себе, она пыталась понять, в чем причина этого странного ликования. Конечно, она была счастлива оттого, что завтра они отправятся в обратный путь, в Оррик. Она мечтала об этом едва ли не с самого момента прибытия в Лондон. Но ей казалось странным, что накануне отъезда она наконец смогла получить удовольствие от вечера, который ничем не отличался от других, — а ведь предыдущие вечера были для нее такими утомительными.

Может быть, она радуется жизни просто потому, что счастлива, думала она. И, конечно, вскипающий в ней восторг порожден не просто известием о предстоящем отъезде. Она опять поискала Корбетта взглядом — и тут же увидела, что и его глаза уже устремлены на нее. Он стоял поблизости, беседуя с архиепископом Йоркским, и, хотя разговор шел самый оживленный, Лиллиана знала, что мыслями Корбетт с ней. Это знание вселяло в нее сладостную тайную дрожь. Кто мог подумать, что она сможет быть такой счастливой — с ним?!! На мгновение ее глаза затуманились — когда она вспомнила, с какой твердостью ее покойный отец настаивал на их союзе. Она боролась с ним на каждой пяди пути — и все-таки, если бы в ту ужасную ночь она сумела добраться до Бергрэмского аббатства… где была бы она сейчас?

Сейчас за ней увивался бы Уильям.

Эта картина открылась ей внезапно и совсем не показалась заманчивой. Правда, она могла бы выбрать иную судьбу: провести остаток дней своих в монастыре Бергрэмского аббатства или в Оррике, но на правах незамужней родственницы под бдительным оком зятя Олдиса; и то и другое было бы в равной степени непривлекательной перспективой. Слегка передернув плечами, она мысленно вознесла благодарственную молитву, затем снова взглянула на Корбетта и радостно улыбнулась. Он сразу же закончил разговор с могущественным прелатом и подошел к ней.

— Перестань меня искушать, — шепнул он так, чтобы слышала только она одна.

Лиллиана рассмеялась.

— Ах, значит, я тебя искушаю, вот как? А я-то думала, что просто глазею на своего мужа. Ты предпочел бы, чтобы я этого не делала?

— Что я бы предпочел… — Он нежно провел большим пальцем вниз, по краю ее щеки, а потом — по нижней губе. Только с большим усилием он отнял руку от ее лица. — Что я бы предпочел… — прошептал он хрипло… — так это узнать, какие мысли… нет, какие чувства прячутся за твоими невинными янтарными глазами.

Несколько секунд она обдумывала его слова, честно пытаясь сообразить, каковы же ее чувства. И в мгновенном озарении ей явилась истина.

Она любит его.

Это было не просто уважение. Не просто желание. Чувство, обуревающее ее, было неизмеримо сильнее, и уже осознание этого наполняло душу благоговением. В какой-то миг ее трудного, бурного замужества она глубоко и безоглядно полюбила своего супруга.

Ничего подобного она и ожидать не смела, и в это почти невозможно было поверить. Она любит его.

Но как могла она открыть такие чувства ему — ведь движения его собственной души до сих пор были для нее полнейшей загадкой? Еще мгновение она всматривалась в его дымчатые серые глаза, а потом в растерянности опустила голову. Ее чувства были видны как на ладони, а он слишком хорошо умел прятать свои.

— Я счастлива, — призналась она тихо, а потом отважно подняла на него глаза. — А ты?

— Да.

Одно короткое, прекрасное слово… и все-таки оно значило для Лиллианы больше, чем она смела надеяться. Он счастлив с ней. Она думала, что так оно и есть, но это легкое «да» прозвучало желанным подтверждением. Она словно онемела от головокружительного вихря чувств. Но ее растерянная улыбка и блестящие глаза делали слова ненужными.

С очевидным удовлетворением Корбетт наклонился к самому ее уху и прошептал:

— Какой у тебя соблазнительный вид, моя Лилли. Мне требуется вся сила воли, какая у меня есть, чтобы не схватить тебя и не унести сейчас же наверх, в какое-нибудь более укромное место.

— Я согласна, — тихо ответила Лиллиана, не подумав.

Конечно, это были слишком смелые слова. И все-таки, когда она увидела, какое пламя вспыхнуло в глазах Корбетта, она ни за что не взяла бы их назад.