– Удивляюсь, что вас не взяли в семью, – заметила Оксана. – Я бы такую с руками оторвала. Вы на мою дочку очень похожи.

– Не сложилось как-то, а ведь даже братьев-сестёр со мной не было. И родители не объявлялись.

Маша немного помялась, но решила быть до конца откровенной.

– Внешность не славянская. А армяне в наш детдом не заезжали. Местные лучше светленького больного заберут в семью, чем меня, здоровую. Я ещё под стол пешком ходила, а уже знала, что самой в жизни пробиваться придётся. Старалась учиться без троек, профессию неплохую получила…

– И кто вы по профессии? – Оксана оторвалась от клавиатуры.

– Валютный кассир. Сейчас учусь в Московском открытом социальном университете на факультете экономики и права. Некоторое время пришлось побыть «промоушн-девушкой». Не подумайте чего-нибудь плохого – это не проституция, а ад на земле. Я рекламировала различные товары, в особенности чай и кофе. Раза два представляла сигареты. Самые нелепые требования работодателей нужно было выполнять беспрекословно. Каждый вечер я буквально умирала. Ноги были в волдырях, позвоночник болел так, что я каждый раз боялась остаться инвалидом. Я на работе пела, стихи читала, танцевала, чуть ли на голове стояла. Так зазывала покупателей, что срывала голос. Если требовали, накладывала жуткий макияж, как правило, вампирский. В туалет нельзя; есть, пить и курить запрещается. Десятисантиметровые шпильки, платье чуть ли не до пупа. И в таком виде целый день ходишь по залу, ослепительно улыбаясь. Но нет худа без добра, и я вышла замуж за менеджера, своего непосредственного начальника. Он нам кофе на улицу подвозил, когда была рекламная распродажа. В его машине мы переодевались перед началось рабочего дня. Бомжиха натрясла на меня вшей, а Олег позвал к себе, принять душ. Так я у него и осталась. Недавно мы даже в ЗАГС съездили и обвенчались. Я надела обручальное кольцо, и ко мне во время показов перестали приставать кавказцы. А то прямо насильно волокли в машину! Всякие старухи в лицо плевали, обзывали потаскухой. Бандиты и милиция нас обирали каждый день. Приходилось платить – иначе не будет ни работы, ни денег. Я и сейчас промоутер, но работаю от случая к случаю. Всё-таки Олег – моя опора. И денег на учёбу даёт…

– У вас с бандитами непонимание? – Оксана закончила работу на клавиатуре. – Или с милицией? Может быть, муж обижает или изменяет?

– Если бы!

Маша закусила губу, и прекрасные очи её налились слезами. Пухлые губы задрожали, как будто у девочки отняли любимую игрушку.

– Я про работу свою так подробно рассказала, чтобы вы знали – не задаром я имею скромные удовольствия. Разве я мало перестрадала в жизни?! Тоже хотела иметь дом, семью, тот уютный уголок, куда я всегда могла бы спрятаться от невзгод. Как сейчас говорят – экологическую нишу. А теперь по существу. Мне от города комнату дали, и я автоматически стала москвичкой. У Олега была «однушка». Мы выменяли двухкомнатную после свадьбы, на Радужной улице в Свиблово. Я так благодарна Олегу за заботу, за понимание, за терпение! Он осуществил мечту моей жизни, и не надо мне за сто рублей больше унижаться. Он меня, считайте, из рабства вызволил. И сейчас, кроме ужасного стыда перед ним, я не испытываю ничего. Олег в своё время пожалел меня, а сейчас может очень многое потерять…

– Мария Левоновна, один вопрос! – Оксана видела, что с девчонкой сейчас случится истерика, но ничего не могла понять. – Откуда вы знаете, что происходило с вашей матерью двадцать три года назад?

– С её слов! – немедленно отозвалась Маша. – А вы не верите мне?

– Почему же? Просто уточняю некоторые моменты. И после буду уточнять, так что не воспринимайте каждую мою реплику как знак недоверия. На поиске информации и построена наша работа.

– Извините, я больше ничего такого не скажу, – пообещала Маша.

– Получается, вы со своей матерью встретились? Давно или нет?

Оксана старалась занять голову новым делом и не думать об Александре, для ухода за которой из Кишинёва лично вызвала её невестку Аурику Шульгу. Её привёз в Москву муж, Павел Александрович. Потом он вернулся к матери, а Аурика поселилась в Кузьминках. Каждый день она ездит ухаживать за Сашей, так как некому больше этим заниматься. После гибели Татьяны и исчезновения Аллы у Саши не осталось родственников в Москве. О том, чтобы нанять сиделку, не могло быть и речи.

Да тут ещё Гошка два дня звать о себе не даёт. Сегодня двадцать третье ноября; парень обещал выйти на связь, но пока молчит. А вдруг он просто смылся, получив большие деньги, и никогда более не объявится? Так тебе и надо, дура! Может, поумнеешь…

– Я познакомилась с матерью месяц назад! – вызывающе сказала Маша. Она осушила слёзы платочком и заговорила зло, прерывисто, еле сдерживая крик отчаяния. – Если точнее, с тех пор прошло сорок дней. Выйдя замуж, я сменила фамилию. Это Олег – Гудаев, а я – Печёнова. Прописана была под этой фамилией в другом месте, в коммуналке, на улице Павла Андреева. И вдруг, представьте себе, на Радужную заявляется дама лет сорока пяти, перекисная блондинка с приличным макияжем. Сама в кожаной куртке и в выпендрёжных брючках. С ней, скажем так, бой-френд, лет на пятнадцать её моложе. Светловолосый, на роже пошлые усики, сам наглый, как «бычок». Вместо галстука он носит специальный, особым образом завязанный шарф. Больше я ни у кого такого не видела. Тонированные очки он никогда при мне не снимал. А дамочка открыта, как цветочек солнышку. Я, говорит, Марюточка, твоя мама, Анна Павловна Печёнова. Наконец-то я тебя нашла, милая доченька! У меня уже, как моложено по сюжеты «мыльной оперы», на ресницах слёзы повисли. Пригласила я мамочку попить кофе и вспомнить прошлое. Но она перемигнулась с бой-френдом и заявила: «Короче, Марюточка, дела такие. Я на тебя прав никаких не имею и на твою собственность тоже. Но взываю к тебе, как к единственному на всей земле родному человеку. У меня был серьёзный челночный бизнес до кризиса, а теперь осталась я у разбитого корыта. Мне срочно требуется отдать кредиторам пять тысяч долларов, иначе меня убьют. Неужели тебе не жаль мамочку?» Я ответила, что мы с мужем и сами должны многим. К тому же у нас квартира не отделана, и пять тысяч долларов посторонней женщине ни один нормальный человек не отдаст. «Откуда я знаю, мама вы или нет? Мы ведь не были знакомы». С ней случилась шикарная истерика, она осела прямо на кухонный пол. «Как это я посторонняя?!! Я жизнь тебе дала, а могла аборт сделать!» Я отвечаю: «Вот и сделали бы! А за такую жизнь вы мне должны доплачивать. Я в детдоме, да и потом тоже, несколько раз вены резала…»

Маша задрала рукав и показала Оксане несколько давних шрамов – чтобы та наверняка поверила.

– Дама эта мне говорит с укоризной: «Грех это, моя дорогая!» Я отвечаю: «А не грех ребёнка бросать, и потом его грабить?» Значит, следила за мной всё это время. Как помочь, так её нет, а как наехать – всегда пожалуйста! Бой-френд заскрежетал зубами, задвигал желваками и изрёк: «Вам и однокомнатной квартиры хватит, а разницу всё равно придётся отдать маме. Пока не закрутился счётчик, соглашайся на пять тысяч баксов. Иначе не будет ничего – ни квартиры, ни мужа. Да и тебя самой не будет тоже». Матерь моя и бровью не повела, когда при ней бандюган дочери смертью угрожал. Я обещала подумать, потому что без совета с Олегом такие решения не принимаю. Когда муж узнал, долго молчал, а вечером впервые напился. Он ведь этих расходов никак не планировал. В милиции, куда мы отправились, посоветовали семейные дела решать полюбовно. Если бы, говорят, чужая тётка рэкетом занялась, мы приняли бы меры. А на родную мать доносить в милицию – последнее дело! И плевать, что вы с ней впервые встретились позавчера. Родня – это святое, но в одну сторону почему-то. Она мне – мать, но я ей – не дочь…