нескольких дней были великолепно угощаемы пышными пирами, а Кремль все время был закрыт со всех сторон[714].

Матвеев — как Салтыков и Морозов до него — был опытным манипулятором и обладал достаточной осторожностью, чтобы не раскрывать всех карт слишком быстро. Когда в ноябре предыдущего года начались смотры невест, он не стал сразу же показывать свою племянницу и воспитанницу царю Алексею, хотя с самого начала вынашивал план выдать ее замуж за царя. Только после смерти царевича Алексея Алексеевича 17 января 1670 года, когда из‐за новой срочности серьезность намерений царя в отношении второго брака, надо полагать, резко возросла, Матвеев вывел Наталью к царю — на первом же смотре невест, организованном после смерти царевича (10 февраля). Матвеев не выглядит делающим все второпях. На самом деле проявлять спешку, добиваясь царской постели, — верный путь заполучить могущественных врагов. А против него был наиболее могущественный противник из всех возможных — влиятельная царская сестра.

Ирония этого заговора заключается в том, что Алексей предпочел Овдотью Беляеву с того момента, как встретил ее, поэтому царевне Ирине не о чем было беспокоиться. Беляева предстала перед царем 17 апреля 1670 года с еще одной претенденткой, после чего смотры невест закончились — возможно, именно из‐за того, что Алексей остановил свой выбор на Беляевой. Однако у Натальи были влиятельные защитники, поддерживавшие ее кандидатуру, — прежде всего Матвеев — даже после того, как царь оставил ее без внимания и рассматривал другие варианты. Иначе заговор с целью навредить Наталье теряет всякий смысл: Беляева была явной фавориткой в глазах царя, поэтому письма с атаками на Наталью были излишни, если только кто-то высокопоставленный и могущественный не отстаивал в то время ее кандидатуру. Этим человеком являлся, несомненно, Матвеев, а письма против Нарышкиной были задуманы не только как последний гвоздь в крышку гроба ее кандидатуры, но и как ранний удар по влиянию Матвеева при дворе, которое, разумеется, угаснет с женитьбой царя на Беляевой. Однако заговор привел к иным результатам. Как только подозрения пали на Шихирева, поверженной оказалась кандидатура Беляевой, а не Нарышкиной.

Выбор между Нарышкиной, которую поддерживал Матвеев, и Беляевой, которую поддерживала царевна Ирина, на самом деле был битвой между двумя противостоящими придворными фигурами, развернувшейся за фасадом свободного выбора царем Алексеем из двух девушек той, какую он пожелает видеть своей невестой. Конечно, царь мог сделать свободный выбор на смотре невест, но только из небольшого числа финалисток, которых ему представили. Контроль над списком финалисток, за редким исключением, был не в его руках. В некотором роде трюк со смотром невест заключался в тщательном отборе кандидаток и составлении правильного списка для царя. Но, как нам демонстрируют истории с Хлоповой, Всеволожской и Беляевой, свободный выбор не всегда принимался боярами, особенно теми, кто занимал свои уютные позиции благодаря родственным связям с династией, установленным поколением ранее, когда женился предыдущий царь. Наложение политики родства на свободный выбор царя на смотре невест порождало ритуал, который к концу XVII века был подтасован настолько, насколько это было выгодно политической системе. Вероятно, так было с самого начала. Сразу приходит на ум роль Траханиотова в первом смотре невест в 1505 году как ранний пример влияния на ритуал. Но со временем смотр невест постепенно перестал скрывать и смягчать жесткую политику, лежавшую в основе выбора невесты для правителя, т. е. перестал выполнять свое первоначальное назначение.

Ко времени женитьбы сыновей Алексея (в 1680‐х годах) размер и структура московского двора начали фундаментально меняться через раздувание почестей, отмену местничества и постепенное освоение иноземных манер и вкусов при дворе. Культурные проявления монархической власти тоже изменились. Смотр невест, как и многие другие придворные ритуалы, стал восприниматься самими россиянами все более чуждым и устаревшим, а потому любая попытка в последние десятилетия XVII века сохранить видимость свободного и открытого выбора на смотре невест выглядела напускной и ложной. На самом деле закулисные манипуляции настолько затмили сам ритуал смотра невест, что документация — и память — о его проведении в последние десятилетия XVII века стала необыкновенно скупой. Это свидетельство того, каким основополагающим явлением смотр невест был для старой Московии: как только культурные формы при дворе стали меняться, этот ритуал одним из первых вышел из употребления. Искусственные и постановочные элементы смотра невест теперь не служили никакой иной цели, кроме как выставить весь ритуал устаревшим, все менее и менее связанным с каким-либо культурным смыслом или политическим механизмом при царском дворе. Так обстояло дело с браками сыновей Алексея Михайловича, для которых были организованы последние смотры невест. Именно к этим бракам и к угасанию роли, постепенному устареванию обычая смотра невест мы сейчас и обратимся.

Глава 6. «Зане сердце мое тя избрало»

Последний смотр невест и возвращение иностранок

Велеможный монарх! не слушает ли тя мир?

И кто ж[е] не страшит твоих словес и действ,

и кто противляется тому, что ты любишь.

Ты понуждаешь все животное воздвигнуть.

Единым токмо словом народов к брани приводить.

На твое паки слово долженствуют оружие низложить.

Егда бо скифетр твой потрясешь некогда,

тогда воздвигнешь вои или победу.

Слово твое может грады сокрушати.

Твое ж[е] слово разрушает горы, и силные стены можешь низлагати.

Имел ли бы ты подобен единой ради жены тогда

тол[ь] долго оскорблен и так зело печален быти?

Не сут[ь] ли исполнены во царствах твоих красных

и в лепоту самым богиням равнообразных?

Кто может твою власть, умалив, поругати,

аще сие велишь, дабы во царстве твоем

прекрасных дев, сыскав, имели к тебе прибирати?

Привесть ж[е] их семо в твою царскую полату,

юже ты возлюбишь благолепну и чином,

да будет ти вместо Астины возлюбленная супруга[715].

Это строки из первой в России секулярной пьесы — «Артаксерксово действо». Ее поставили для Алексея Михайловича 17 октября 1672 года. Написал пьесу Иоганн Готфрид Грегори, лютеранский пастор, находившийся в Москве. Это десятичасовое представление, как говорили, оставило царя «восхищенным и исполненным удивления»[716].

Пьеса написана на сюжет библейской Книги Есфирь, во 2‐й главе которой (1‐е и 2‐е «действа» (т. е. акты) пьесы) рассказывается, как на смотре невест персидский царь Артаксеркс выбирает себе новую царицу — Есфирь[717]. В 1‐й «сени» (т. е. сцене) 1‐го акта описан царь в окружении вельмож — в пьесе они названы «боярами», — которые превозносят