«Берегите свои кости, — было сказано там, — старайтесь не ломать их. Среди вас есть те, у кого недостает…» И что это за слова дальше? Складывая архаические буквы и так и этак, он пришел к выводу, что буквальный перевод надо понимать как «костей спины». В контексте всего отрывка это могло иметь единственный смысл — позвоночник. К чему такое конкретное предостережение? Ни одна другая проблема здоровья не рассматривалась столь пристально. Интересно, что сказал бы по этому поводу де Шальяк?

Он решил пока просто оставить пустое место в надежде, что со временем ему станет ясен смысл этих слов.

«А это непременно случится», — убедил он сам себя и начал разбирать следующие строчки, как вдруг послышался стук в дверь.

Открыть дверь Алехандро не мог — по приказу де Шальяка тот же плотник, который заколотил окно, удалил ручку с внутренней стороны двери, — и, следовательно, стук был проявлением вежливости, не больше. Спустя несколько мгновений дверь открылась и, глядя вниз, вошел один из охранников.

То, что все они никогда не смотрели ему в лицо, страшно бесило Алехандро.

«Что, я для них просто вещь, которую по приказу их господина нужно доставлять то туда, то сюда?»

А может, это просто проявление вежливости? Конечно, в доме, где все дышит элегантностью, даже охранники должны вести себя вежливо.

И вдруг его осенило: «Нет, они просто боятся меня! Но не потому, что я могу причинить им вред».

Охранник протянул ему стопку новой одежды, по-прежнему отводя глаза.

— Для вечернего приема, — пробормотал он.

Алехандро стоял неподвижно, молча призывая охранника посмотреть ему в лицо и думая с горечью: «Что он опасается увидеть? Какого-то экзотического зверя, с отвратительными, непостижимыми привычками?»

Его возмущение нарастало с каждым мгновением.

«Боится, что войдет, а я сижу со своим членом в руке и выражением нечестивого удовольствия на лице? Или что я обнажу зубы и покажу клыки, с которых, как утверждают их священники, капает кровь христианских младенцев?»

Он протянул руку и вырвал у охранника одежду. Тот мгновенно удалился.

Все еще кипя от ярости, Алехандро осмотрел принесенную одежду. Наряд был великолепный; мелькнула оскорбительная для де Шальяка мысль: «Если уж имеешь игрушку, она должна выглядеть как можно лучше».

Здесь были прекрасная льняная рубашка голубого цвета и элегантные черные штаны длиной чуть ниже колена. Алехандро приложил одежду к себе: все подходило отлично. Подумалось — может, пока он спал, де Шальяк подослал к нему портного?

«А, какая разница, — с улыбкой решил он. — Зато буду замечательно выглядеть, когда сбегу отсюда».

Карл Наваррский взял письмо у пажа барона де Куси и быстрым взмахом руки отпустил слугу. Он сразу же узнал красную печать на письме, поскольку в последнее время видел ее неоднократно.

«Еще одно сообщение от моего «союзника» в Париже».

Подумать только, сколько коней тратят силы, практически ежедневно доставляя эти письма! Ужасное расточительство, но, увы, необходимое.

Он с живейшим интересом прочел письмо Марселя.

«Как вы и предсказывали, прошлой ночью здесь объявился Гильом Каль. По моему мнению, он человек умный, разве что чересчур пылкий, однако вся его страсть направлена только на восстание и может хорошо послужить нам. К моему удивлению, его сопровождает молодая женщина, что, по-видимому, большое утешение для него, поскольку она очень хороша собой. Кто осудит мужчину за то, что даже в такие времена, как сейчас, он позволяет себе радость общения с женщиной? В конце концов, каждый из нас должен получить свою долю удовольствий. С удовлетворением сообщаю, что он не позволяет ей отвлекать себя от дела восстания, которому предан больше любого из своих товарищей. Мое мнение таково: если удастся его убедить, он способен собрать целую армию крестьян в помощь нашему делу.

Однако с сожалением вынужден сообщить, хотя это вряд ли удивит вас, что он ненавидит вас с той же страстью, с какой любит свободу. И если правда то, что он рассказал мне о ваших эскападах по стране, я, признаюсь, не могу его винить за чувства, которые он испытывает. Может быть, милостивый государь, для вас настало время пересмотреть свою политику в отношении крестьян. Теребите их, конечно, это никого не заденет, но не убивайте с таким явным удовольствием. И своих последователей убедите хотя бы слегка уняться.

И еще заклинаю вас, прекратите преследовать самого Каля, поскольку, мертвый или в кандалах, он для нас бесполезен. Напротив, перетянуть его на свою сторону, хотя бы на время, чрезвычайно выгодно для нас; в особенности с учетом того, как много у вас противников. Если вы будете сражаться одновременно и с ним, и со сторонниками короля, это приведет к распылению сил.

Конечно, все это лишь временные уступки. Как только вы окажетесь там, где заслуживаете быть, и решите, что Гильом Каль несет в себе слишком большую угрозу, ничто не помешает вам поступить с ним так, как вы сочтете нужным».

В письме содержались и другие новости, менее важные.

— Я доволен, — заявил Наварра позже барону де Куси, — действиями Марселя.

«Однако он делает все это отнюдь не из преданности мне, — подумал он. — Марсель поступает так, потому что надеется, что, когда цель будет достигнута, он по-прежнему останется править Парижем».

Такая заносчивость недопустима со стороны человека буржуазного происхождения.

«Когда я стану королем Франции, может, он и останется на своем месте. Если я пожелаю».

Никогда свет солнца не казался таким приятным, а соломенный матрас таким удобным.

Кэт повернула голову к Гильому, который все еще спал, и провела кончиком пальца по линии его подбородка. Почувствовав нежное прикосновение, он открыл глаза, улыбнулся и притянул ее к себе.

Чувство блаженства затопило ее, и она подумала: «Можно ли быть счастливее, чем я сейчас?»

— Какая чудесная ночь, — прошептал он. — По мне, так солнце взошло слишком быстро.

— А я лежу тут и думаю, как прекрасен сегодня его свет. — Кэт рассмеялась. — Видишь? Мы уже в чем-то не согласны и вряд ли сумеем переубедить друг друга.

Он поцеловал ее в лоб.

— Что бы мы ни думали, все пойдет своим чередом. Солнце будет подниматься и заходить, не заботясь о наших желаниях. — Потом его улыбка угасла. — Другие проблемы, однако, сами собой не разрешатся.

Едва эти слова слетели с его губ, Кэт внезапно и остро ощутила, что время-то идет, быстро и безвозвратно. Ночь закончилась, неумолимо разгорался день. Они покинут соломенную постель и вернутся к жизни, которую вели прежде, и то, что произошло между ними этой ночью, странным образом не окажет воздействия на их дневные занятия. Восстание необходимо организовать, отца необходимо найти. Эти два нависших над ними меча не отменит никакая ночь любви; они появились из воздуха по воле Божьей, и только Он может удалить их.