— Донал…

— Он уже несколько дней лежит на кровати, ничего не ест, не занимается. Мы с таким уже сталкивались. Ничего страшного, ему просто нужно освоиться.

— Мне можно приехать?

— Отец Ларкин полагает, что да.

— Когда?

— Мы решили, что завтра, в обычное время для посещений. Прокатитесь с ним в центр. Может быть, это его развеет.

— Отче, я крайне благодарна вам и отцу Ларкину за то, что поставили меня в известность.

— В общем, посмотрим, миссис Вебстер, в каком настроении Донал будет завтра, а мы, со своей стороны, помолимся. Часто бывает, что это лишь дело времени. На каком-то этапе мы все через это прошли.

— Еще раз спасибо, отче. Я буду завтра в два.

Она повесила трубку.

* * *

Нора решила ничего не говорить ни Конору, ни Фионе, ни, если на то пошло, Маргарет. Приехав в Уэксфорд на следующий день, она нашла Донала ждущим ее в вестибюле. В черном форменном пиджаке он казался выше, бледнее, тоньше, но в то же время взрослее.

— П-по-моему, д-для выхода н-надо п-получить разрешение.

— Все в порядке, — ответила она, стараясь говорить как можно беззаботнее. — Отец Дойл мне еще вчера разрешил.

В молчании они поехали в центр. Нора чувствовала, что Донал готов расплакаться. Она не знала, что для него лучше — дать волю слезам или сдержаться. Другая бы как-нибудь разобралась, досадовала Нора, но только не она. Шагая по Мэйн-стрит, она думала об одном — насколько легче было бы Доналу дома. По субботам вставал бы когда хотел и ел на завтрак то, что нравится. При желании мог бы не разговаривать ни с ней, ни с Фионой, ни с Конором. Читал бы газету, а потом отправлялся к Маргарет с фотоаппаратом и пленками. В любое время мог бы вернуться домой. Дом принадлежал ему, привычный к его молчанию, сухим репликам, заиканию. А теперь мальчику не видать этой воли, разве что на каникулах. Он будто угодил в армию. Живет по расписанию и подчиняется своду правил. Может, и он вспоминает все, чего лишился, свою безоблачную и утраченную свободу. Но она-то только представляет, каково ему, а он переживат все это.

Они зашли в кофейню “Уайт”, но по-прежнему не разговаривали. Донал заявил, что ничего не хочет. Нора медленно пила кофе, не зная, что делать. Если заговорит как ни в чем не бывало, то оскорбит его чувства. Если проявит сострадание, только усугубит дело — все равно придется возвращаться в школу. Молчать было проще, по крайней мере — пока.

Она снова спросила, не хочется ли ему чего, а он помотал головой, но пошел за ней во фруктовую лавку на Мэйн-стрит и согласился на апельсины и яблоки, а когда она расплатилась, сказал, что ему нужны концентрированный апельсиновый сок и запасная зубная паста. Было еще только три часа. Ее подмывало предложить ему вернуться в школу, забрать одежду и книги, никому ничего не объяснять, просто уехать домой и забыть о колледже Святого Петра.

Она спросила, не проголодался ли он, и Донал кивнул:

— Я н-не могу там есть.

Пока они шли к отелю “Талбот”, она передумала: не станет подсовывать ему легкий выход из положения, потому что возвращение домой и в прежнюю школу окажется поражением, и ничем другим. Даже предложить испытательный срок — еще неделю, или месяц, или до Рождества, — и то будет слишком. Они поедят в отеле сэндвичей, и если он хочет молчать, то пусть молчит, но теперь ее цель — вернуть его в колледж Святого Петра до пяти часов. Возможно, в дальнейшем, если ситуация не улучшится, она снова подумает, не забрать ли его домой, но не следует внушать ему мысль, что такое возможно. Он скорее привыкнет к новой обстановке, если поймет, что обратного пути нет. Нора почти рассердилась на сына за молчание — за то, что не рассказывает о своей новой жизни, о трудностях и проблемах.

Они ждали, когда принесут заказ, и Норе отчаянно хотелось нарушить тишину, но она сдержалась. Наконец сэндвичи прибыли, и они съели их все в том же молчании. Донал едва кивнул в ответ на вопрос, хочет ли он еще. Она видела, что ему плохо от осознания, что его прежняя домашняя жизнь разрушена и ее не вернуть, но в его поведении сквозила грубость, даже агрессия. Возможно, он изо всех сил старался не расплакаться и не попроситься домой. Возможно, понимал, что ей нечем ответить на потоки жалоб или рассказ о его чувствах.

Внезапно Нора кое-что придумала.

— А знаешь, я буду приезжать каждую субботу. И даже если нас не отпустят в город, мы с тобой просто посидим в машине или в вестибюле. И я буду привозить на всю неделю все, что тебе нужно. В воскресенье посещения тоже разрешены, и Маргарет рвется навещать тебя. Так что субботы и воскресенья. И я уверена, что иногда тебя будут отпускать домой. Так, неделя за неделей, ты и не заметишь, как наступят рождественские каникулы, а тогда будешь каждый день ходить к Маргарет в темную комнату.

Донал посмотрел на нее серьезно и кивнул. Несколько секунд будто обдумывал ее слова. И кивнул снова. До Норы дошло: мальчик попросту выжидал, пытался выяснить, что у нее на уме, а теперь убедился, что она приехала не затем, чтобы предложить ему — поехали, дескать, домой. Теперь все ясно — он останется в колледже Святого Петра. Донал остро глянул на нее, словно убеждаясь, что она не даст ему поблажки и не добавит, что все предложенное — это только один вариант, а можно обсудить и другие. Нора постаралась говорить сочувственно, но в то же время твердо, чтобы у него не осталось сомнений: ему придется вернуться в колледж и не унывать.

Она пошла в туалет, а когда возвратилась, обнаружила едва заметную перемену. Донал выглядел не таким убитым и мрачным.

— Знаешь, о чем хочу попросить тебя? Пиши мне, скажем, раз в неделю, а то и фотографии присылай. И если я могу чем-то помочь — скажи. И если дела пойдут лучше — тоже дай знать, чтобы я не так волновалась. Договорились?

Признание в том, что она тревожится, будто еще сильнее насторожило Донала. И Нора вдруг подумала, что за последние годы он размышлял о ней больше, чем она о нем. Так ли это? Она осознала, что ее переживания задевали сына, осознала и другое: его чувства сейчас куда важнее любых ее треволнений. И важнее всего — пообещать ему и заставить поверить, что она выполнит обещанное.

В машине Нора заговорила снова:

— Каждую субботу, без исключений. И пиши, что тебе привезти из еды. Или что-то другое.

Он кивнул и отвернулся. Нора видела, что он едва сдерживает слезы, и решила, что ему будет проще, если она замолчит, заведет двигатель и поедет в колледж. Если он захочет остановиться, то она остановится. Четверть часа у них в запасе есть. Но он так и молчал, пока она не припарковалась у школы.

Конор спросил, можно ли взять на Рождество фотоаппарат, и Нора поняла, что он рылся в журналах Донала. Она побеседовала с Конором, разъяснила, как важно положить журналы в точности туда, откуда он их взял. Конор изменился после отъезда Донала. Ложился, когда говорили, приносил из сарая уголь, не дожидаясь, когда попросят. Если приходили Джим и Маргарет, он сидел в дальней комнате и слушал, о чем беседуют в соседней комнате взрослые, но, в отличие от Донала, к ним не заходил никогда. Он часто навещал Уну, которая готовила ему банановые сэндвичи.