— Ну, допустим, начальство из Москвы могло переметнуться на чужую сторону.

— Когда работал в Лондоне, мы и не знали, кто у нас начальство. Выяснилось при возвращении. Нам первое время даже никаких оценок присланной информации не давали. Не очень хорошо, процесс оказался не слишком отлаженным. Единственное, что получали, это напоминание: усилить работу, это важно, то нужно, не хлопать ушами, добывайте то, добывайте это. Знали только кличку дающего нам указания. Поэтому здесь провалы были полностью исключены.

— В то время конспирацию соблюдали строже, чем сейчас? Она была надежнее, лучше?

— Безусловно. Тогда совершенно исключались разговоры между разведчиками на тему, кто и чем занимается. Сегодня болтовни очень много. Хочется похвастаться, как-то показать собственную значимость. Какие-то намеки на то, на се. Зачем это нужно?

— Скажите, а как англичане вышли на нашего атомного агента — немецкого ученого Фукса?

— Фукс — действительно фигура выдающаяся. Причем не всегда и не во всём понятная. Его судьба трагична. Меня лично, детальнейше анализировавшего это дело, берет досада. Знаком с Фуксом не был, но изучал его по сообщениям моего товарища, долго с ним работавшего, читал донесения, документы, книги. И потому считаю, что в провале Фукса мы сами сыграли какую-то роль, которая привела его к признанию.

Он — сын лютеранского священника, защитника страждущих и угнетенных. Приход отца был в рабочем районе. Понятно, Фукс вступил в соцпартию, затем разочаровался и перешел к коммунистам. Активно работал, но засветился и оказался на грани ареста. Компартия ему приказала: уезжай и учись, становись ученым, ты понадобишься будущей Германии. Там фашизм, концлагеря, а ему — о будущем. Он уехал и сам решил помогать нам, исправлять несправедливость.

— А как Фукса завербовали?

— Вербовки в принципе не потребовалось. Фукс, осевший в Англии, посоветовался со своим другом. Был такой антифашист Кучински — юрист и экономист по профессии. В советском посольстве его знали очень хорошо. Активист общества англо-советской дружбы, приглашался к нам на приемы, общался с дипломатами. Ему не составило труда прийти прямо к послу Майскому и предложить: есть ученый-атомщик, который будет вас информировать. Майский пригласил военного атташе и приказал ему заняться этим ученым. На встречу с Фуксом послали помощника военного атташе Семена Креме-ра. Интеллигентный, квалифицированный военный разведчик, выделявшийся среди товарищей из ГРУ. Когда в 1943 году закончилась его командировка, он пошел не в центральный разведывательный аппарат, а попросился на фронт. Закончил войну командиром крупного танкового подразделения, генерал-лейтенантом.

Так Фукс пришел в советскую разведку. Много делал для нас в Англии, и в США поехал уже готовым агентом. Сначала он работал в Чикаго, затем в Нью-Йорке и, наконец, добрался до секретной лаборатории в Лос-Аламосе, где создавали атомную бомбу.

Фукс работал под оперативным псевдонимом Чарлз. После войны он вернулся в английский ядерный центр Хауэлл, сотрудничал с нами еще года четыре вплоть до ареста.

— Тогда подозрение пало на многих ваших помощников — в Канаде, США, Англии… Если бы американскому криптологу Мередиту Гарднеру не удалось частично расшифровать коды КГБ, гулял бы Фукс на свободе. А потом на Фукса навел и его связник — ваш агент американец Голд.

— Ну откуда вы всё это взяли?

— Из британских трудов по разведке.

— Наши шифры никто не читал, не читает и читать не будет. Не было никого, кто бы их расшифровал. Это трепотня, нужная американцам, чтобы оправдать свою неосведомленность. Разговоры о попавших к ним шифрах, о книжке военного атташе с упоминанием фамилии Фукса — бред собачий. Они просто хотели показать: мы тоже умеем кое-что делать. Их операция «Венона» была раздута. У меня об этом есть документы. К моменту ареста Фукса ни англичане, ни американцы не имели никаких конкретных данных для предъявления обвинения. До момента, когда Фукс признался, никто ничего толком не мог доказать. Суть в ином. Фукс годами работал и жил в тяжелейших условиях. Встречи с нашими, советскими, были мимолетны. Получилось так, что долгое время мы с ним вообще не общались. Фуксу было не с кем посоветоваться, пожаловаться, поплакаться в жилетку. Он оставался предан своему делу…

— …Вашему.

— Нашему. Семьей обзаводиться при таком риске не счел возможным. По существу, он был одиноким волком. Иногда после возвращения из Штатов в Англию он встречался с нашим сотрудником Феклисовым. Отходил. Но ненадолго, потому что в Хауэлле вокруг него сложилась тяжелая психологическая атмосфера. В 1946 году провалился ученый Алан Мэй, выданный предателем. И тут многих англичан-атомщиков начали прощупывать. Американцам казалось, что как раз от группы английских исследователей идет утечка информации.

Едва ли не все они попали под подозрение. Понятно, зацепили Фукса, бывшего, как было американцам известно, социалиста. Есть у нас смутные подозрения, что то ли в Гамбурге, то ли в Бремене американцы наткнулись на гестаповские архивы и нашли там дело подполыцика-коммуниста Фукса. Но эти данные ни в каких судебных материалах не фигурировали. И всё равно тучи над ним сгущались. Конкретных данных на Фукса, поводов для глумления не было. Только неясные подозрения. Я знаю это точно. Зато травили, прощупывали его почти в открытую, так что и другие ученые заметили. Коллеги сочувствовали, добросердечно сообщали Клаусу: «Тебя в чем-то подозревают, но мы в тебя верим и будем защищать до последнего». Человека, по существу, приперли к стенке. Не доказательствами, а психологически. Сломали и выдавили из Фукса признание: «Я пользуюсь таким доверием со стороны моих английских друзей. Если бы меня разоблачили, в их глазах я выглядел бы предателем. И чтобы остаться верным им и науке, я решил признаться».

— Но ведь и связной Голд выдал.

— Думаю, что вы ошибаетесь. Мне не хочется бросать тень на Фукса. Но не исключена и другая вероятность. Фукс невольно, даже не подозревая об этом, навел на Голда. Но это лишь мои предположения. И потом девять лет навсегда вычеркнуты из жизни человека, столько для нас сделавшего…

— Генерал Судоплатов, имевший прямое отношение к атомной бомбе, намекал, что секреты атомной бомбы нам выдали ее непосредственные создатели — американец Оппенгеймер, датчанин Нильс Бор. Действительно гении. И нам симпатизировавшие.

— Это заблуждение Судоплатова. Бред. Хотя вполне в стиле Судоплатова. Типичная сталинская подоплека о сотрудничестве иностранных знаменитостей с советской властью. Не шли они на такое.

После того как американцы испытали свою атомную бомбу и отбомбили Хиросиму и Нагасаки, Сталин принял решение перевести все наши атомные работы на гораздо более высокий уровень. При Государственном Комитете Обороны создали специальное управление № 1 под председательством Берии. А при нем — Технический совет, которым руководил министр боеприпасов Ванников. В НКВД организовали отдел «С» — по фамилии любимца Берии Судоплатова. Он вел партизанские дела, но война закончилась, и генерала надо было куда-то пристроить. В задачу отдела «С» входила обработка всей информации, которую добывала разведка по атомной проблематике, включая и данные от военных из ГРУ. Раньше все эти секреты были известны одному Курчатову. Но даже он только делал себе заметочки, а самих текстов не имел. Теперь же информация пропускалась как бы по второму кругу: переводили, анализировали, доводили до сведения курчатовских помощников. В принципе решение абсолютно верное.