Рубинштейн, С. Б. Веселовский, авторы «Трудов по новой и новейшей истории», сборников «Средние века» (1946) и «Византийский временник» (1947), В. Н. Лан, И. И. Минц. Но вскрытия этих недостатков было мало. Как обычно, звучал призыв к усилению критики: «До сих пор еще не изжиты семейственность, нежелание ссориться, боязнь кого-либо обидеть, унаследованная от дореволюционного времени гнилая традиция раболепия перед учеными “авторитетами”»[874]. В заключении наставительно подчеркивалось, что только постоянное обращение к «Краткому курсу» спасает от совершения ошибок в изучении прошлого.

Журнал «Вестник древней истории» также откликнулся на юбилей редакционной статьей. С появлением «Краткого курса» связывался подъем изучения древней истории в СССР. Главным достижением признавалось «установление советскими историками рабовладельческого характера древневосточного общества»[875]. В условиях культивирования советского патриотизма и борьбы с «иностранщиной» автор статьи не преминул отметить, что достигнутое советскими историками знание «недоступно для понимания буржуазными учеными»[876]. С появлением «Краткого курса» связывался и подъем в изучении социальных и революционных движений в древности. Среди достижений перечислялись работы о восстании Спартака, движении агонистиков, восстании Савмака, движении буколов, движении Маздака и др. Заметим, что разработка этих проблем, причем в русле советского марксизма, началась еще до появления «Курса», но юбилейная ситуация заставила авторов статьи связать все события с «сакральной» книгой и ее автором (отсюда неслучайно название статьи — «Сталинский курс»). Наконец, «благодаря» «Курсу», якобы, было поставлено на правильный путь изучение роли личности в истории: «Изучение закономерностей исторического процесса на основе марксистско-ленинской теории дало возможность доказать, что деятельность и политика даже самых выдающихся деятелей древности, как Александр Македонский, Цезарь, Август и другие, определялись не личными их свойствами, а объективными условиями экономической и общественной жизни того времени»[877]. Как обычно, в духе самокритики, редколлегия, взяв на себя роль представителя всех специалистов по древней истории, наметила и нерешенные проблемы: «Не изучена революция рабов, как она проходила в восточно-римской империи. Немалое значение имеет вопрос о смене и развитии форм государственной власти в древнем Риме. Слабо разработана история революционного движения в Греции, восстаний рабов и бедноты. Изучение проблемы разложения рабовладельческого общества даст плодотворные результаты для исследования становления другой общественно-экономической формации — феодализма»[878]. В заключении подчеркивалось, что даже изучение древности, следуя духу «Курса» и «Постановлению ЦК ВКП (б) о постановке партийной пропаганды в связи с выпуском “Краткого курса истории ВКП (б)”», должно отвечать практическим целям и требованиям жизни. Всячески акцентировался революционный характер норм и духа «Курса», который призывает не бояться «заменять устаревшие положения и выводы новыми». Конечно же, в действительности это положение работало крайне односторонне: заменять устаревшие положения позволялось только верхушке партаппарата и особенно лично Сталину, частично «генералам от исторической науки», для рядовых историков это могло привести к печальным последствиям. Любопытно отметить, что, вопреки канону, в статье не были указаны историки, «нарушившие» положения «Курса». Видимо, это было связано с рядом причин: во-первых, позицией редакции, посчитавшей возможным отделаться общими фразами; во-вторых, с тем, что в предыдущих номерах уже вышла серия статей по борьбе с «прорывами исторического фронта».

6 октября прошла совместная сессия Отделения истории и философии и Отделения литературы и языка, посвященная 10-летию выхода в свет «Краткого курса». Вступительное слово сделал директор Института истории АН СССР академик Б. Д. Греков: «Что же касается работников в области наук гуманитарных, то эта книга является буквально настольной, дающей все основы нашей теории, без которой не может быть вообще науки и, в частности, наук общественных. Конечно, мы старались эту книгу положить в основу всех наших работ, но не всегда нам это удавалось выполнить полностью… Само собой разумеется, что в этой книге так много руководящих начал, что мы будем руководствоваться ею и впредь и всегда, но тем не менее надо не только руководить в смысле практического ее применения, а надо выявлять и углублять смысл этой книги»[879].

Следом выступил Г. Ф. Александров, представивший доклад «Диалектический и исторический материализм — теоретический фундамент коммунизма», в котором заявил, что отрицание исторической закономерности «неизбежной победы коммунизма» — это буржуазный идеализм[880]. Основной доклад от историков был представлен все той же Панкратовой и носил название «“Краткий курс истории ВКП (б)” и задачи советской исторической науки». Она напомнила, что 10 лет назад насущной потребностью стала беспощадная борьба с наследием «школы Покровского». «Чтобы ликвидировать теоретическое отставание наших кадров, товарищ Сталин сам взялся за создание “Краткого курса истории ВКП (б)”. В результате этой работы наша партия и вся страна получили труд, который помогает миллионным массам понять законы исторического развития, вооружает нас знаниями этих законов и показывает, как надо преодолевать возникающие на нашем пути трудности»[881].

«Вся история развития советской исторической науки — это история борьбы марксизма с идеализмом и его пережитками»[882], — говорила она. При этом она напомнила, что «никогда еще фальсификация истории в целях защиты империализма и его политики не принимала таких размеров, как в настоящий момент»[883]. Поэтому, с ее точки зрения, особенно вопиющими выглядели попытки некоторых советских историков потакать фальсификаторам истории. «На фронте советской исторической науки. имеются очень опасные срывы, повторение которых может привести к самым печальным последствиям»[884]. В качестве примера были названы А. И. Андреев и С. А. Фейгина, «которые не только не разоблачили подобного рода антисоветские тенденции в буржуазных исторических трудах, но фактически подняли их на щит»[885]. В чем же, с точки зрения выступавшей, заключалась их вина? «Развивая… мысль о том, что петровские преобразования были результатом не исторически сложившихся условий, правильно понятых Петром, а следствием заимствований и влияния высокой английской культуры, т.т. Фейгина и Андреев послушно следуют за своими буржуазными источниками»[886]. Причем С. А. Фейгина, по словам А. М. Панкратовой, в этом шла еще дальше, чем А. И. Андреев. Выступавшая упрекнула ее в том, что для нее научность заключается «в богатстве фактического и документального материала»[887]. Таким образом, С. А. Фейгина отступала от одного из главных постулатов советской исторической науки — примата принципа партийности над принципом объективности. Критике подверглись не только работы А. И. Андреева и С. А. Фейгиной, но и С. Б. Веселовского, М. Н. Тихомирова, сборник «Трудов по новой и новейшей истории» (М.; Л., 1948. Т. 1), курс лекций И. И. Минца.

Итак, во всех докладах и публикациях звучала мысль об усилении борьбы с инакомыслием на «историческом фронте». Статьи, появившиеся в периодике, писались по единому канону: вступительная часть представляла собой набор клишированных фраз и тезисов, авторы