держалось на постановлении об опере В. И. Мурадели «Великая дружба», в котором такая позиция была признана неверной. Более того, утверждалось, что именно Разгон вдохновил авторов оперы[916].

К «группе Минца», по мнению Сидорова, примыкал и Н. Л. Рубинштейн, который являлся заместителем заведующего кафедрой. Но практически кафедрой руководили И. М. Разгон и Г. Н. Анпилогов[917]. Рубинштейна обвинили и в том, что в статье для «Большой советской энциклопедии» он написал о нерешенности вопроса об образовании русского национального государства. И это он посмел сделать после того, как Сталин в своем письмо по случаю 800-летия Москвы «расставил все точки над i»[918].

Сидоров возмущался, что на всех кафедрах истории СССР работают одни и те же люди, близкие к Минцу. Свое отношение к опальному академику выступавший потребовал определить преподавателям кафедры Г. Н. Анпилогову и Е. Н. Городецкому[919].

Не все благополучно оказалось и на кафедре Новейшей истории. Здесь главной причиной «космополитических» ошибок, по мнению Сидорова, являлось забвение ленинской теории империализма. В качестве примера была приведена докторская диссертация И. М. Лёшина «Внешняя политика Великобритании от Версаля до Локарно. 1919–1925» (М., 1947), оппонировали которой при защите А. С. Ерусалимский и И. И. Минц. В ней, оказывается, не показано значение внешней политики Советского государства. Любопытно указание Сидорова, что «в авангарде разбора этой книги шли аспиранты, и они показали, что за книга Лешина»[920].

Возмутило Сидорова и поведение Л. И. Зубока, который на обсуждении в Институте истории «держался там героем, он не признавал никаких ошибок»[921].

Начало итогового решения партбюро, как это обычно, оказалось посвящено успехам, достигнутым в идеологическом воспитании. В актив было записано обсуждение книги Н. Л. Рубинштейна «Русская историография». Особенно выделялось то, что партбюро сумело изменить тематику спецкурсов, диссертаций и дипломных работ. Теперь «около 50 % всех тем дипломных работ и аспирантских диссертаций посвящено истории XX века и советскому периоду»[922].

Щекотливой была ситуация с И. И. Минцем. При объявлении его деятельности порочной возникал вопрос о том, как этому противодействовало партбюро, а если нет, то почему. Поэтому в отчете утверждалось, что бюро неоднократно «выступало с критикой порочной практики бывшего заведующего кафедрой академика Минца…. Но партбюро, не зная ряда фактов всей антипатриотической деятельности Минца, не сумело оценить всю глубину вреда, нанесенного им и его “группой”»[923]. Неубедительным было объявлено очередное покаяние Н. Л. Рубинштейна.

Известие о существовании и разгроме «группы» И. И. Минца быстро разнеслось по Москве. Публичные мероприятия с участием ее «членов» отменялись.

Так, запланированная на 10 марта публичная лекция И. М. Разгона в Политехническом музее сначала была перенесена, а затем и вовсе отменена[924].

15 марта в стенгазете исторического факультета МГУ появилась статья, где звучал призыв «до конца искоренить космополитизм в исторической науке — Минца, Разгона, Городецкого, Верховеня и др.»[925]. Сам Городецкий всячески пытался отмежеваться от Минца. На мартовских собраниях на истфаке он признавал, что, критикуя Минца, не смог вскрыть его вредительской деятельности в области исторической науки[926]. В то же время он старался показать необоснованность прозвучавших обвинений, «то и дело сам переходил от обороны к нападению, в частности на А. Л. Сидорова, указывая на его собственные ошибки в трактовке советской истории»[927]. Конечно же, это не помогло.

Параллельно с развитием ситуации на историческом факультете было организовано специальное открытое объединенное заседание кафедр истории СССР, всеобщей истории и истории международных отношений Академии общественных наук, ставшее официальным стартом антикосмополитической кампании в исторической науке. Во многом это было символичным. АОН было новым учреждением, призванным ковать идеологически грамотные кадры, целью которых являлось утверждение партийной линии в общественных науках и на университетских кафедрах. Восстановить ход заседаний полностью пока не представляется возможным, поскольку поиски их стенограмм не увенчались успехом. Приходится пользоваться лапидарным отчетом, опубликованным в журнале «Вопросы истории», и воспоминаниями очевидцев.

В феврале — первых числах марта состоялись заседания кафедр истории и теории искусств и истории и теории литературы, посвященные «борьбе с космополитами»[928]. Уже 11 марта началось расширенное заседание кафедр истории СССР Академии общественных наук при ЦК ВКП (б), которое продолжилось 14 и 16 марта. И. И. Минц, понимая, что сопротивление бесполезно, предусмотрительно на это мероприятие не пришел, сославшись на болезнь.

В ходе заседания на Минца буквально лился поток обвинений: «извращал», «игнорировал», «не раскрыл», «сорвал», «бездействовал». Ошибки были признаны не случайностью, а закономерностью, вызванной «космополитической» сущностью историка[929].

Собрание открыл директор Института истории АН СССР Б. Д. Греков. Председательствовал А. Д. Удальцов. По воспоминаниям Ю. А. Полякова, особую активность в разгроме космополитов проявили М. П. Ким, А. Л. Сидоров и Д. А. Чугаев. Под огнем критики оказались Минц и «его группа», Н. Л. Рубинштейн, О. Л. Вайнштейн, Г. А. Деборин и другие историки. Выступавшие утверждали, что в работах И. И. Минца была извращена история Великой Октябрьской социалистической революции, не показано ее коренное отличие от буржуазных революций, принижена роль СССР и русского народа, создателя в первого в мире социалистического государства. Более того, И. И. Минцем и его «группой» сознательно была сорвана работа по написанию учебника по истории СССР[930]. «Группа Минца» была обвинена в монополизации изучения и преподавания истории советского периода. По словам А. Л. Сидорова, она сознательно тормозила становление молодых кадров специалистов по советской истории.

Не меньше, чем И. И. Минцу, досталось и И. М. Разгону, который, по словам выступавших, извратил историю взаимоотношений русского народа и народов Кавказа[931], поскольку «представил чеченцев и ингушей революционерами, а осетин — контрреволюционерами»[932]. Именно эта концепция, как утверждалось, легла в основу раскритикованной оперы Мурадели «Великая дружба». По воспоминаниям Ю. А. Полякова, И. М. Разгон просил слова, но выступить ему так и не дали[933].

Помимо указанных выше, критике подверглись Н. Л. Рубинштейн и О. Л. Вайнштейн за принижение истории русской исторической науки. Среди специалистов по новейшей истории упоминались В. Н. Лан и Л. И. Зубок. Их обвиняли в апологетике США[934]. Особое внимание было уделено сыну А. М. Деборина, Г. А. Деборину, автору книги «Международные отношения в годы Великой Отечественной войны: 1941–1945» (М.; Л., 1948). Было заявлено, что Деборин сочиняет легенду об отказе США от империалистической политики. Критике подверглись и лекции И. С. Звавича, посвященные лейбористской партии Англии. Ошибки нашли даже в работах А. С. Ерусалимского.

Особенностью заседаний в АОН стала резкая критика научно-исследовательских институтов Академии наук