– Эмма, я очень виноват перед вами. Не думал, что моя личная жизнь каким-то образом затронет вашу.

– Не поверите, но я тоже!

– Мне очень стыдно. Я завтра же всё решу. Ни Мэдисон, ни Карен больше вас не побеспокоят, даю слово.

Мисс Джеймс скупо кивнула, а потом зашлась смехом.

– Ну вы даёте, мистер Кларк!

– Джейсон, мы же договорились. И почему вы так смеётесь?

– Думала, что в Берлингтоне можно умереть со скуки! Но меньше чем за неделю я уже дважды пообщалась с полицией. Даже в Лос-Анджелесе мне не выпадает столько счастья.

– Всегда рад услужить. – Отсалютовал я чашкой кофе. – Мне и правда очень стыдно.

– Так вы крутите роман сразу с двумя? – Без зазрения совести выпытывала мисс Джеймс, даже не догадываясь, что по факту с тремя, если учесть Мону, от которой я ушёл всего полчаса назад.

– Роман – слишком громкое заявление. Между нами ничего серьёзного.

– Но ваши женщины думают иначе. – Подстегнула Эмма.

– Я не делал ничего такого, чтобы они так думали.

Мисс Джеймс глубоко вздохнула, подтянула коленки к груди и положила на них голову, как маленькая девочка. Многое в ней напоминало малое дитя – хотя бы то, как она по-детски смотрела на мир. И какие огромные у неё были глаза, особенно с такого ракурса. И даже бледное свечение лампы за её спиной не могло потушить их зелень.

– Все вы, мужчины, одинаковые. – Тихо сказала она. – Не делаете ничего такого. А мы, женщины, страдаем.

– Не сравнивайте меня со своим бывшим. – Я догадался, кому на самом деле адресовалось её обвинение, и не хотел попасть под одну гребёнку с Гэбриэлом Бертье. – Я не такой, как он. Я никогда не изменял.

– Потому что вы никогда не любили и не встречались ни с кем дольше нескольких недель.

Стрела мисс Джеймс угодила в самое яблочко, но мне не нравится, когда мишенью выбирают моё сердце.

– Простите, мне ваша сестра рассказала.

Да уж, Вики никогда не умела держать язык за зубами. Интересно, какие ещё секреты обо мне она раскрыла малознакомой девушке, с которой разок выпила чая с маминым пирогом? Наверняка у Эммы сложилось неверное представление обо мне, и почему-то мне захотелось развеять любые мифы.

– То, что я никогда не любил, не делает из меня чудовище. – Заявил я. – Не всем суждено влюбиться в школе и пронести эту любовь до конца своих дней.

– Так вы и правда никогда не любили? – Осторожно спросила Эмма, утягивая меня своими зелёными болотами в самую трясину.

– Само понятие любви слишком преувеличено. Мне и без неё хорошо живётся.

– Вы не можете судить о любви, раз никогда не любили.

– А вы любили. И это принесло вам счастье?

Мисс Джеймс обидчиво поджала губы и нахмурила носик, как делают все девочки лет восьми.

– Я всё равно в неё верю, пусть мне и разбили сердце.

– А я предпочитаю, чтобы моё сердце оставалось целым. Не хочу однажды собирать его по кусочкам.

– Но ведь только любовь и делает его цельным.

Я чувствовал себя так, словно отбивался от летящих пуль, но они настигали меня со всех сторон. К выстрелам матери и Вики я уже привык, но снаряды мисс Джеймс отчего-то ранили по-особенному. От них у меня пока не выработался иммунитет, и всё тело покрывалось мелкой дробью её свинцовых слов.

Никто не любит истекать кровью, вот я и подумал завершить этот бой до того, как меня полностью изрешетят.

– Извините, что разбудил вас. Обещаю, вы больше не услышите ни о каких моих… – Я открыл свой мысленный словарь синонимов, но не нашёл в нём уместного определения для Мэдисон и Карен. – Знакомых. Могу я как-то загладить свою вину?

Эмма постучала пальцем по губам, как уже делала раньше. Как забавно – улавливать чьи-то привычки и воспринимать их как что-то обыденное. Подумав немного, мисс Джеймс просияла ярче бра за своей спиной.

– Знаете, а есть кое-что!

– Внимательно вас слушаю. Если это поможет нам вернуться к тому, с чего мы начали, то я выполню что угодно.

– Давайте мы не будем возвращаться к тому, с чего начали. – Усмехнулась моя собеседница. – Забыли, что чуть не отравились моим пирогом и заставили меня провести несколько часов за решёткой?

Мы в унисон засмеялись тому, что буквально вчера стало зерном раздора между нами. Всё в этой жизни забывается. Отходит на задний план, исчезает за горизонтом, как мираж или парус уплывающего корабля. Ничто не длится вечно. Это прекрасно, когда касается обид. Это ужасно, когда касается любви. Именно поэтому я и не влюбляюсь. Зачем начинать то, что всё равно пройдёт?

– Так что же за участь вы для меня выбрали? – С опаской поинтересовался я.

– Ничего такого, не пугайтесь. Вам даже не придётся вставать с моего испачканного дивана.

– Что ж, мне уже нравится.

– Расскажите мне о Берлингтоне. О самых чудесных местах, уголках, которые вы больше всего любите и которые стоит увидеть.

– Какая странная месть. Вы точно хотите истратить свою возможность поизмываться надо мной на это?

– Я говорила вам, что приехала сюда, чтобы поучаствовать в открытии галереи? – Ответила Эмма с таким энтузиазмом, что я невольно заразился им через экран. – Один состоятельный человек предложил мне написать цикл картин о Берлингтоне.

– Звучит здорово!

– Да, это шанс для меня, как для художника, поэтому я не хочу упустить его. Но консультант по искусству целый день провозила меня по совершенно невзрачным местам, в которых нет той атмосферы, что нужна галерее.

– И где вы побывали?

Эмма перечислила кампус Вермонтского университета, Ричардсон-билдинг, масонский храм и бывшее здание оперы Ховард. Всё то, что первым делом мчаться посмотреть немногочисленные приезжие, но в чём, как верно подметила мисс Джеймс, не было ни крупицы настоящего Берлингтона.

Бездушные скверы и тривиальные улицы, каких полно в любом городе. Но я знал родной Берлингтон с другой стороны. Ступал ботинками там, куда гид ни за что не повезёт экскурсионную группу. Я любил свой город так сильно, что четырёх дней вдали от него хватило для того, чтобы я безнадёжно по нему заскучал. И просьба мисс Джеймс рассказать о любимых местечках всколыхнула что-то внутри. Если любовь к женщине – мимолётна и иллюзорна, то любовь к местам, где родился и провёл всю жизнь, – бесконечна и неописуема.

– Полный отстой. – Вынес я свой вердикт.

– Отстой? – Расхохоталась Эмма. – Разве сейчас говорят отстой?

– Неважно, говорят или нет, но все эти места – полный отстой. Если бы я хотел показать вам Берлингтон, я бы ни за что не